Алексей Войтешик - Свод (СИ)

— Добра, пане. — Антось поклонился и вышел. Едва Война младший успел подняться и, прихрамывая дойти до двери, как на пороге его парадного зала появился староста пан Жыкович. На широком, красном лице пышущего здоровьем человека сияла улыбка:

— Пан Война! — Пропел он, вкатываясь в зал, словно большая дубовая бочка. — Как ваше здоровье? Бронислава говорила, что сама Климиха вам рану выхаживала? Та стара, — даже не давая Якубу ответить, продолжал пан Станислав, — хорошо знает своё дело, случалось, что и полуживых с того света вытаскивала…

Ошарашенный такой атакой Якуб, не сразу заметил за широкой спиной мельницкого старосты, скромно мявшего в руках шапку, невысокого молодого человека. Жыкович, опомнившись, сделал шаг в сторону и представил зардевшегося от смущения юношу:

— Пан Война, это мой младший сын Франтишек…

Встретившись взглядом с паном Войной, младший Жыкович совсем растерялся, но нужно отдать ему должное, быстро нашёл в себе силы и поклонился…

— Вот, кхе, — откашлялся для важности староста, — как и обещали, приехали проведать. По уму-то, мне бы нужно было пораньше наведаться, да всё, …как-то…

Молодой Война, выслушивая старосту, только махнул рукой:

— Это и хорошо, пан Станислав, что вы раньше не наведались. Я, знаете ли, после той, стычки с разбойниками, был не в себя и вообще никого видеть не хотел.

— Это понятно, — соглашаясь, закивал Жыкович, — любой жизнь невзлюбит, когда вот так как вы попадёт под бандитские стрелы. А как ваш друг, его-то не сильно поранили?

— Он цел…

— Слава тебе, господи, — перекрестился староста, а вместе с ним, словно тень осенил себя крестным знаменьем скромняга Франек. — Распоясались босяки! — Давая волю короткой вспышке ярости, вдруг выкрикнул старший Жыкович. — Страх потеряли, это же надо, на пана нападать!

Война от неожиданности как-то неосторожно припал на больную ногу, отчего его лицо перекосило от боли. Староста ловко поднырнул ему под руку и уже через мгновение Якуб сидел на стуле, заботливо принесённом от окна расторопным Франтишеком.

Жыкович внимательно вглядывался в бледное лицо Войны:

— Позвать Брониславу? — участливо спросил он.

— Нет, пан Станислав, не надо, — замотал головой Якуб. — Просто я ещё не всегда могу опереться на ногу, как это полагается. Бывает, там что-то так ноет, словно вытягивает жилу.

Староста сморщил лоб и жестом, полным сострадания положил горячую руку на плечо молодого Войны.

— Я, — сказал он, поправляя свалившийся с плеч Войны тулуп, — хотел, было приехать к вам с Патковским. Дело-то не плёвое, за такие «шалости» Базыля с его шайкой надо наказывать, да вот беда, пана Альберта не оказалось дома.

Якуб поднял голову:

— Они сейчас живут в гумне, от заразы какой-то прячутся…

Староста замотал головой:

— Я посылал Франтишека и туда, потому уже обо всём этом знаю. Но и в гумне пана писаря не было. Пани Ядвися сказала, что пан Альберт уехал в Жерчицы.

— С чего это вдруг? — удивился Война.

— Ото-тож и оно, — хитро улыбнулся староста, — пани говорила, что оттуда к Патковскому прискакал гонец и рассказал, что у старой церкви нашли троих убитых Жерчицких людей. Будто кто-то их не просто убил, а изрезал так, словно изрисовал крест-накрест все их тела…

Глаза Войны округлились:

— А кх-то же их нашёл? — едва смог выдохнуть пересохшим горлом Якуб.

— Трое были убиты, а четвёртый остался жив и всё рассказал. Так там было, Франек?

Сын старосты с готовностью выпрямился:

— Четвёртого, — полным страха голосом произнёс он, — нашли случайно, подвешенным за ноги на дереве. Говорят, на его спине и груди тоже вырезаны кресты…

— Кто же мог такое …сделать, люди Хмызы?

Староста пожал плечами:

— Бог его знает, но если так, то вам, пан Война, и вашему гостю ещё повезло.

Война почувствовал, как к его горлу подкатил неприятный комок.

— Я сам после ездил в Патковицы, — продолжал староста, — пана Альберта ещё не было. Тогда я набрался смелости и попросил панну Ядвисю, чтобы она, как только пан писарь появится, немедля отправила его сюда, в Мельник. Теперь я вижу, что поторопился и будет лучше, если я встречу пана Альберта у ворот и приглашу обсудить это происшествие к себе. Вы ещё слабы, пан Война...

— Нет, нет, — запротестовал Якуб, — сделайте милость, давайте дождёмся пана Патковского у меня. Мне тоже весьма интересно, что он расскажет...

Староста с сыном остались. Вскоре пришёл и Свод. Якуб представил его старосте, но странную историю, поведанную Жыковичем, решил пока не рассказывать излучающему умиротворение товарищу. Нужно было дождаться Патковского, дабы прояснить всё до конца. Ричмонду было сообщено только о том, что после обеда должен будет прибыть ещё и пан Альберт.

За обедом, пребывающий в хорошем настроении англичанин немало повеселил старосту и его сына своими познаниями мужицкого языка, то и дело, выстреливая такими словечками и выражениями, что пан Жыкович просто задыхался от смеха, а от щёк Франтишека можно было зажигать лучину. Война и сам едва мог сдержать смех, ещё бы, ведь он видел в действии школу крестьянского языка Казимира Шыского, от острых слов и шаловливых рук которого краснели и не знали покоя все девушки в округе.

Свод был очень доволен впечатлением, произведённым его высказываниями на гостей, поэтому сразу после обеда, дабы не скучать за беседами старосты и Войны, из которых он пока ещё ничего не понимал, попросил разрешения у присутствующих удалиться к Казику и продолжить уроки, с условием явиться по первому зову, чтобы засвидетельствовать почтение ожидаемому пану Патковскому. Якуб и староста не стали этому препятствовать и, дабы немного остудить пыл языкастого Казимира, отрядили в нагрузку Ричмонду скромного Франтишека. Можно было быть уверенным, что в присутствии сына старосты Казик будет более рассудительным в подборе материала для разучивания.

Вскоре появился и пан Альберт. Лихо прискакав верхом, он привязал своего коня к лёгкой бричке старосты и вскоре поднялся к ожидающим его соседям. Эти действия несколько разнились с тем, в каком виде предстал пан Альберт перед Якубом при их недавней встрече, но Война оставил без внимания столь рачительное преображение Патковского, целиком сосредоточившись на том, что тот намеревался поведать. В лице бывшего писаря мельницкого судьи читался испуг и озабоченность. Он умирал от жажды, однако, отказавшись от предложенного вина, употреблением которого коротали время староста и Война, попросил воды. Напившись вдоволь, Патковский сел на тяжёлый, коротконогий стул и, откинувшись на его спинку, спросил:

— Что, господа уже знают о Жерчицких людях?

Война и Жыкович переглянулись, решая, кто из них первым откроет рот. Во время короткой паузы староста, отдавая должное первоочередному праву хозяина говорить, всё же решил взять инициативу на себя: