Вальтер Скотт - Пуритане

Настояв на своем, Мортон попрощался с бедной Эли и, вскочив в седло, направился в расположенный невдалеке городок. Предварительно он взял с миссис Уилсон торжественное обещание не обмолвиться о его возвращении ни единым словом, пока она снова не увидит его или о нем не услышит.

«Я вовсе не расточителен, — думал он, медленно продвигаясь к городу, — но если б я поселился с верною Эли, как она об этом мечтает, то не прошло бы недели, как моя нерасчетливость разбила бы сердце этой славной старушки».

Мортон без приключений добрался до городка и остановился в трактире. По дороге он не раз возвращался к мысли о том, как бы платье, которое он носил в юности, по ряду причин более удобное для него, чем военное, не помешало ему сохранить инкогнито. Впрочем, столько лет походов и странствии так изменили его наружность, что вряд ли кто-нибудь смог бы узнать во взрослом мужчине, лицо которого говорило об уме и решительности, незрелого и робкого юношу, удостоенного когда-то почетного звания Капитана Попки. Разве только какой-нибудь виг из числа тех, кого он водил за собой в сражения, узнает в нем бывшего командира милнвудских стрелков; но от этого риска, если он и вправду существовал, все равно не уберечься.

«Приют» был полон; он, видимо, по-прежнему пользовался доброю славой. Внешний вид и обращение Нийла Блейна, более тучного и менее обходительного, чем прежде, свидетельствовали о том, что его мошна распухла не меньше, чем тело, так как в Шотландии степень предупредительности трактирщика по отношению к гостям его заведения тем меньше, чем больше он преуспевает в делах. Его дочь приобрела вид и манеры ловкой трактирщицы, сохраняющей в атмосфере любви и войны, которая могла бы, казалось, смущать ее при исполнении многотрудных обязанностей, полнейшую невозмутимость. И Нийл, и его дочь удостоили Мортона ровно такою дозой внимания, на какую мог рассчитывать путник, путешествующий без слуг, в те времена, когда они были главным отличительным признаком знатности и богатства.

Разыгрывая взятую на себя роль в соответствии со своим внешним видом, он побывал в конюшне, чтобы взглянуть, накормлен ли конь; возвратившись в трактир и подсев к столу в общей комнате (ибо потребовать для себя отдельную было бы в те дни неслыханною причудой), он обнаружил, что находится в том самом памятном ему помещении, где несколько лет назад праздновалась его победа на стрелковом соревновании и где его в шутку произвели в капитаны, что повлекло за собой столько тяжелых последствий.

Конечно, он чувствовал, что очень изменился со времени этого пиршества, и все же, оглядевшись вокруг, увидел, что посетители «Приюта» мало чем отличаются от тех, кто заглядывал сюда прежде. Несколько горожан вливали в себя «капельку бренди», несколько драгун сидели вразвалку за своим мутным элем и проклинали тихие времена, не позволявшие им поднести себе лучшее угощение. Их корнет, правда, не играл в триктрак со священником в рясе, но все-таки был тут как тут и прикладывался к своей чарочке aqua mirabilis note 40в обществе пресвитерианского пастора в сером плаще.

Картина была иная — и вместе с тем та же, действующие лица были другие, но характер происходящего в целом оставался все тем же.

«Пусть человечество, подобно морскому приливу, прибывает и убывает, — размышлял Мортон, наблюдая окружающую картину, — всегда найдется довольно таких, что заполнят освобожденное случаем место, и в обычных житейских занятиях и удовольствиях люди будут сменять друг друга, как листья на том же дереве, с теми же индивидуальными чертами отличия и тем же всеобщим сходством».

Переждав несколько минут, Мортон, знавший по опыту, каким способом обеспечивается любезность трактирщика, велел подать пинту кларета, и, когда улыбающийся Нийл Блейн предстал перед ним с кувшином пенящегося, только что нацеженного из бочки вина (в то время еще не принято было разливать вино по бутылкам), он пригласил его присесть рядом и отведать его угощения.

Это приглашение было по душе Нийлу Блейну, но оно его не удивило и не смутило: конечно, не каждый посетитель, за неимением лучшего общества, приглашал его разделить компанию, но все же это случалось нередко. Он присел рядом со своим гостем в уединенном уголке у очага, выпил по его настоянию почти все стоявшее перед ним вино и, выполняя одну из своих обязанностей, принялся выкладывать местные новости — о рождениях, смертях, браках, о переходе поместий из одних рук в другие, о разорении старых родов и о возвышении новых. Но политики — неиссякаемого источника красноречия в наши дни — хозяин «Приюта» явно и старательно избегал и только на прямой вопрос Мортона ответил с видом полного безразличия:

— Гм, да… Тут стоят у нас кое-какие солдаты, иногда больше, иногда меньше. Есть немного немецкой конницы в Глазго; их командира зовут Виттибоди или что-то вроде того, и это, пожалуй, самый мрачный и страшный старый голландец, каких я когда-либо видел.

— Может быть, Виттенбольд? — сказал Мортон. — Такой молчаливый старик с седой головой и черными, коротко подстриженными усами.

— И все время курит, — ответил Нийл. — Я вижу, ваша честь его знает. Он, может, и неплохой человек, не стану спорить, тем более что он все-таки солдат и голландец, но, будь он хоть десять раз генералом и столько же раз Виттибоди, не понимает он толку в волынке: ведь он прервал меня на самой середине «Торфихенского хоровода», а это лучшее, что когда-нибудь выдувала волынка.

— Ну, а эти молодцы, — сказал Мортон, взглянув на солдат, находившихся в помещении, — они тоже из его части?

— Нет, это шотландские драгуны, — ответил хозяин, — это старые жуки, ребята, которые были раньше у Клеверза и, кто его знает, может, перешли бы снова к нему, будь его руки хоть чуточку подлиннее.

— А ведь говорили, что он убит? — спросил Мортон.

— Говорили, — сказал трактирщик, — вы правы, есть такой слух; но, по моему скромному разумению, дьявол помирает не скоро. Хорошо бы, чтобы и здесь не зевали. Если бы он захотел, то спустился бы с гор в один миг, скажем, пока я опрокинул бы в себя этот стакан. А кто ему даст отпор? Эти чертовы негодяи драгуны, свистни он только, тотчас переметнулись бы на его сторону. Конечно, теперь они служат Уилли, как прежде служили Джеймсу, и удивляться, понятно, тут нечему: они дерутся за плату, за что же им еще драться? У них ни кола, ни двора, разве не так? Хорошая вещь этот переворот, или, как они его называют, революция; народ может теперь говорить, не таясь, в присутствии любого солдата, и не боится, что его за это потащат к ним на гауптвахту или зажмут ему в тиски пальцы, как я зажимаю пробку от бочки.