Вальтер Скотт - Роб Рой

Горе и стыд омрачали их лица, когда стояли они оба перед матерью и с почтительной покорностью слушали упреки, которые она изливала на них. Наконец, когда ее негодование несколько улеглось, старший, заговорив по-английски (может быть, для того, чтобы их приверженцы его не поняли), начал почтительно оправдываться перед матерью за себя и за брата. Я стоял довольно близко и мог разобрать многое из его слов; а так как в нашем критическом положении было очень важно располагать сведениями, я слушал как мог внимательнее.

Мак-Грегор, рассказал сын, был вызван на свидание одним негодяем из Нижней Шотландии, явившимся с полномочиями от… Он произнес имя очень тихо, но мне показалось, что оно похоже на мое. Мак-Грегор принял приглашение, но все же приказал задержать привезшего письмо англичанина в качестве заложника — на случай предательства. Итак, он отправился на назначенное место (оно носило дикое гэльское название, которого я не запомнил), взяв с собою только Ангюса Брека и Рори Маленького, а всем остальным велел остаться. Через полчаса Ангюс Брек вернулся с печальным известием, что на Мак-Грегоpa напал отряд леннокской милиции под начальством Галбрейта Гарсхаттахина и взял его в плен. Когда Мак-Грегор, добавил Брек, стал грозить, что его плен повлечет за собою казнь заложника, Галбрейт пренебрежительно ответил: «Ладно, пусть каждая сторона вешает, кого может. Мы повесим вора, а ваши удальцы пусть повесят таможенную крысу, Роб. Страна избавится сразу от двух зол — от разбойника-горца и от сборщика податей». За Ангюсом Бреком следили не так зорко, как за его господином, и он, пробыв под стражей столько, сколько было нужно, чтоб услышать эти разговоры, бежал из плена и принес известие в свой лагерь.

— Ты узнал это, вероломный изменник, — сказала жена Мак-Грегора, — и не бросился тотчас на выручку отцу, чтоб вырвать его из рук врага или умереть на месте?

Молодой Мак-Грегор в ответ скромно сослался на численный перевес противника и объяснил, что неприятель, по его сведениям, не делает приготовлений к отходу, а потому он, Хэмиш Мак-Грегор, решил вернуться в долину и, собрав внушительный отряд, с большими шансами на успех предпринять попытку отбить пленника. В заключение он добавил, что отряд Галбрейта, как он понимает, расположился на ночлег под Гартартаном, или в старом замке Монтейт, или в другом каком-либо укрепленном месте, которым, конечно, нетрудно будет завладеть, если собрать для этой цели достаточно людей.

Я узнал впоследствии, что остальные приверженцы разбойника разделились на два сильных отряда: одному поручено было наблюдать за постоянным инверснейдским гарнизоном, часть которого, состоявшая под командой капитана Торнтона, была сейчас разбита; второй отряд выступил против горных кланов, которые объединились с регулярными войсками и обитателями Нижней Шотландии, чтобы общими силами предпринять вторжение в ту нелюдимую горную страну между озерами Лох-Ломонд, Лох-Кэтрин и Лох-Ард, которая в те времена называлась всеми страной Роб Роя, или Мак-Грегора. Спешно отправлены были гонцы, чтобы сосредоточить все силы, как я полагал, для нападения на противника; уныние и отчаяние, отразившиеся сперва на каждом лице, теперь уступили место надежде освободить вождя и жажде мести. Воспламененная этим чувством мести, жена Мак-Грегора приказала привести к ней заложника. Я думаю, что ее сыновья, опасаясь возможных последствий, держали до сих пор несчастного подальше от ее глаз. Если так, их гуманная осторожность лишь ненадолго отсрочила его судьбу. По приказу предводительницы из задних рядов отряда выволокли вперед полумертвого от страха пленника, и в его искаженных чертах я с удивлением и ужасом узнал своего старого знакомца — Морриса.

Он распластался у ног предводительницы, пытаясь обнять ее колени, но она отступила на шаг, словно его прикосновение осквернило ее, так что в знак предельного уничижения он мог только поцеловать край ее пледа. Я никогда не слышал, чтобы человек в таком томлении духа молил о пощаде. Страх не лишил его языка, как бывает обычно, но напротив — сделал красноречивым. Подняв тусклое, как пепел, лицо, судорожно сжимая руки, а взглядом как будто прощаясь со всем земным, он клялся самыми страшными клятвами в полном своем неведении о каком-либо умысле против Роб Роя, которого и любит и чтит, как собственную душу. Затем с непоследовательностью человека, объятого ужасом, он сказал, что был лишь исполнителем чужой воли, и назвал имя Рэшли. Он молил только оставить ему жизнь. За жизнь он отдаст все, что есть у него на свете. Только жизни просит он, жизни — хотя бы в пытках и лишениях; он молит, чтобы ему позволили только дышать — хотя бы в самой сырой пещере в их горах. Невозможно описать, с каким презрением, гадливостью, омерзением жена Мак-Грегора глядела на несчастного, который молил о жалком благе — существовании.

— Я позволила бы тебе жить, — сказала она, — если бы жизнь была для тебя таким же тяжелым, изнурительным бременем, как для меня, как для каждой благородной и высокой души. Но ты, жалкий червь, ты ползал бы в этом мире, нечувствительный к его мерзостям, к его неизбывным бедствиям, к постоянному росту преступлений и горя; ты способен жить и наслаждаться в то время, как благородные гибнут из-за предательства, а злодеи без роду и племени наступают пятой на шею храбрым и родовитым; ты способен объедаться, как собака мясника на бойне, жирея на требухе, когда вокруг уничтожают потомков древнейших и лучших родов! Нет, я не дам тебе жить и наслаждаться такими радостями! Ты умрешь, подлая собака, прежде, чем вон то облако пройдет по солнцу.

Она отдала своим приближенным приказ на гэльском языке, и двое из них тотчас же схватили распростертого на земле пленника и потащили его к выступу скалы, нависшей над водой. Пленник испускал самые пронзительные жуткие крики, какие только может исторгнуть у человека страх, — да, я могу назвать их жуткими, потому что долгие годы они преследовали меня во сне! Когда убийцы, или палачи — назовите их как хотите, — поволокли его к месту казни, он в страшную эту минуту узнал меня и прокричал свои последние членораздельные слова:

— О мистер Осбалдистон, спасите меня! Спасите!

Я был так потрясен этим зрелищем, что не мог отказаться от попытки заступиться за приговоренного, хотя и сам с минуты на минуту ждал для себя той же участи. Но, как и следовало ожидать, мое вмешательство было сурово отклонено. Одни из горцев крепко держали Морриса, другие, завернув в плед большой, тяжелый камень, прикручивали его к шее несчастного, третьи поспешно стаскивали с него одежду. Полуголого и связанного, они швырнули его в озеро, достигавшее здесь двенадцати футов глубины, и громкие возгласы мстительного торжества не могли заглушить его последний предсмертный крик, страшный вопль смертельной тоски. Тело с плеском разбило темно-синюю воду, и горцы, держа наготове секиры и мечи, некоторое время следили, как бы их жертва, освободившись от груза, привязанного к ней, не выбралась на берег. Но узел был затянут надежно: несчастный пошел ко дну, вода, взвихренная было его падением, тихо сомкнулась над ним, — и единица жизни человеческой, жизни, о которой он так жадно молил, была навсегда скинута со счетов.