Роберт Харрис - Очищение

— Ты хочешь сказать, что Катилина убил мальчика?

— Он размозжил ему череп.

— О боги! Римский сенатор! А кто еще там был?

— А, ну как же… Лонгин, Цетег, Курий — обычная компания.

— Четыре члена Сената — пять, если считать тебя.

— Меня можешь не считать. Мне было действительно плохо, ведь я заплатил тысячи за этого мальчишку.

— И в чем же он заставил вас поклясться, если для этого потребовалась такая мерзость?

— Мы должны были поклясться, что убьем тебя, — весело сказал консул и поднял фляжку. — За твое здоровье!

И он расхохотался. Он смеялся так долго, что разлил вино. Оно текло по его носу и падало на подбородок, оставляя пятна на его тоге. Гибрида безуспешно попытался вытереть его, а потом его движения замедлились, рука упала на колени, и он заснул.

Цицерон впервые услышал о заговоре против него и не знал, как ему реагировать. Была ли это просто пьяная болтовня или же это была серьезная опасность? Когда Гибрида захрапел, Цицерон взглянул на него с презрением и провел остаток путешествия в молчании, сложив на груди руки и задумчиво глядя в окно. Гибрида же проспал всю оставшуюся дорогу до Рима, и спал он так крепко, что, когда мы подъехали к его дому, ликторам пришлось вытащить его из повозки и уложить в вестибюле… Казалось, что его рабы привыкли к тому, что их хозяина доставляли домой в таком виде, и, когда мы уезжали, я увидел, как один из них льет воду на голову Гибриде.

Квинт и Аттик уже ждали нас, когда мы вернулись домой. Цицерон быстро рассказал им, что мы узнали от Гибриды. Квинт потребовал, чтобы эту историю немедленно сделали публичным достоянием, но Цицерон с ним не согласился.

— Ну а что потом? — спросил он.

— А потом пусть работает закон. Виновным должно быть предъявлено обвинение, они должны быть осуждены, на них должна быть наложена опала, и они должны отправиться в изгнание.

— Нет, — не согласился хозяин. — У обвинения не будет никаких шансов на успех. Во-первых, где ты найдешь сумасшедшего, который согласится выдвинуть обвинение? Но если даже ты найдешь такого идиота, который согласится выдвинуть его против Катилины, то где ты найдешь доказательства его преступления? Гибрида сразу же откажется от своих показаний, даже если ему будет обещана неприкосновенность — в этом ты можешь быть абсолютно уверен. Он просто скажет, что ничего подобного не происходило, и разорвет наш союз. И трупа уже тоже нет. Более того, есть свидетели, которые слышали, как я публично отрицал, что произошло ритуальное убийство.

— Так что же, мы будем сидеть и ничего не делать?

— Нет. Мы будем ждать и наблюдать. Нам нужен шпион в лагере Катилины. Гибриде он больше доверять не будет.

— Нам также нужно принять дополнительные меры безопасности, — сказал Аттик. — Как долго тебя будут охранять ликторы?

— До конца января. До того момента, как председателем Сената станет Гибрида. А затем они вернутся уже в марте.

— Предлагаю поискать добровольцев среди всадников, готовых быть твоими телохранителями, пока у тебя не будет ликторов.

— Частный телохранитель? Люди скажут, что я зазнался. Это должно быть сделано очень аккуратно.

— Положись на меня и не беспокойся. Я все устрою.

Так мы и договорились, а Цицерон занялся поисками агента, который мог бы войти в доверие к Катилине и докладывать обо всем, что происходило в его стане. Сначала, через несколько дней после этого разговора, хозяин попытался договориться с Руфом. Начал он с того, что извинился за свою грубость во время обеда.

— Ты должен понять, мой дорогой Руф, — объяснял он, прогуливаясь с ним по атриуму и положив ему руку на плечо, — что одним из недостатков стариков является то, что они, когда смотрят на молодых, то видят их такими, какими они были, а не такими, какими они стали. Я обращался с тобой, как с тем юношей, который появился на пороге моего дома три года назад, а теперь я понял, что ты уже двадцатилетний мужчина, который сам прокладывает себе путь в этом мире и заслуживает всяческого уважения. Я искренне сожалею о том, что невольно оскорбил тебя, и надеюсь, что ты не держишь на меня зла.

— Я сам виноват в том, что произошло, — ответил Руф. — Не буду кривить душой и говорить, что согласен с твоей политикой. Но моя любовь и уважение к тебе неизменны, и я никогда не позволю себе думать о тебе плохо.

— Хорошо сказано, мальчик, — Цицерон ущипнул его за щеку. — Ты слышал, Тирон? Он меня любит. И ты не хочешь, чтобы меня убили?

— Убили тебя? Конечно, нет. А почему ты спрашиваешь?

— Те, кто согласен с твоими политическими взглядами, обсуждают мое убийство — Катилина в первую очередь. — И Цицерон рассказал Руфу об убийстве раба Гибриды и о страшной клятве, которой поклялся Катилина и его приспешники.

— Ты уверен в этом? — спросил Руф. — При мне он никогда ничего подобного не упоминал.

— Что ж, он, несомненно, говорил о своем желании убить меня — Гибрида это подтвердил. Если же он еще раз поднимет этот вопрос, то я буду благодарен, если ты поставишь меня в известность.

— Понятно, — сказал Руф и посмотрел на руку Цицерона на своем плече. — Так вот зачем ты меня пригласил… Чтобы сделать из меня своего шпиона.

— Не шпиона, а законопослушного горожанина. Или наша Республика упала так низко, что дружба стала выше убийства консула?

— Я никогда не убью консула и не предам друга, — ответил Руф, освобождаясь от объятий Цицерона. — Именно поэтому я рад, что нашу дружбу теперь ничто не омрачает.

— Блестящий ответ юриста. Ты усвоил мои уроки лучше, чем я предполагал.

— Этот молодой человек уже готов повторить все, что здесь говорилось, Катилине, — сказал Цицерон задумчиво, после того как Руф ушел.

И, наверное, хозяин был прав, так как с этого дня Руф отдалился от Цицерона, и теперь его часто можно было видеть в компании Катилины. Он попал в очень странную компанию: несдержанная молодежь, такая, как Корнелий Цетег, всегда готовая к драке; стареющие и опустившиеся патриции, такие, как Марк Лека и Аутроний Петус, чья публичная карьера была уничтожена их личными пороками; бывшие солдаты, во главе которых стоял бандит Гай Манлий, служивший центурионом у Суллы. Их связывала только преданность Катилине — который мог быть очаровательным, когда не пытался убить тебя, — и желание полностью разрушить порядок, существовавший в Риме. Дважды, когда Цицерон обращался к ассамблее по поводу закона Рулла, они устраивали концерт из криков и свиста, и я был очень рад, что Аттик организовал для хозяина телохранителей, особенно тогда, когда дело Рабирия начинало стремительно развиваться.

Закон Рулла, дело Рабирия, угроза со стороны Катилины — вы не должны забывать, что Цицерону приходилось заниматься всем этим одновременно, наряду с его обычными обязанностями консула. На мой взгляд, историки часто забывают об этом аспекте политики. Проблемы не стоят в очереди за дверью кабинета государственного деятеля, ожидая своего решения одна за другой, глава за главой, как писатели пытаются убедить нас в своих книгах; вместо этого они появляются все сразу и требуют немедленного решения. Например, Гортензий появился у нас для того, чтобы обсудить тактику защиты Рабирия, всего через несколько часов после того, как выступление Цицерона на ассамблее по поводу закона Рулла было захлопано. И это событие имело свои последствия. Именно потому, что Цицерон был так занят, Гортензий, у которого дел было гораздо меньше, взял дело Рабирия полностью под свой контроль. Усевшись в кабинете Цицерона и, по-видимому, очень довольный собой, он заявил, что дело Рабирия решено.