Роберт Харрис - Очищение

— Однако, — признался мне Цицерон, когда слуга одевал его следующим утром, — я чувствую себя как побежденный, призванный поприветствовать победителя, а не как партнер, приглашенный равным для обсуждения дел государственной важности.

Когда мы прибыли на Марсово поле, на нем уже собрались тысячи горожан, ожидающих прибытия своего героя, который, по слухам, находился всего в одной миле от города. Я увидел, что Цицерон несколько огорчен тем, что вся толпа стоит к нему спиной и не обращает на него никакого внимания, а когда мы вошли в Вилла Публика, то его достоинство получило еще один удар. Он думал, что встретится с Помпеем один на один, а вместо этого обнаружил еще несколько сенаторов с помощниками, включая новых консулов, Пуппия Пизона и Валерия Мессалу, ожидающих аудиенции. Комната была мрачной и холодной, как все государственные резиденции, которыми редко пользуются. В ней стоял резкий запах сырости, но никто не подумал зажечь огонь. Здесь Цицерону пришлось ждать, сидя на жестком позолоченном стуле и ведя беседу с Пуппием, немногословным офицером Помпея, которого он знал много лет и не любил.

Где-то через час шум за окном усилился, и я понял, что Помпей появился перед толпой. Вскоре шум достиг такого уровня, что сенаторам пришлось прекратить все разговоры и сидеть молча, как незнакомцам, которые оказались вместе случайно, в поисках укрытия от дождя. Было слышно, как снаружи бегают люди и раздаются приветственные крики. Прозвучала труба. Наконец раздался звук шагов, заполнивший приемную, и мужской голос произнес:

— Что же, император, ты не можешь пожаловаться на то, что народ Рима тебя не любит.

Звучный голос Помпея сказал в ответ:

— Да, все прошло неплохо. Совсем неплохо.

Цицерон встал вместе с другими сенаторами, и через мгновение в комнату вошел Великий полководец, одетый в парадную форму из пурпурной накидки и блестящего бронзового нагрудника, на котором было выгравировано солнце. Он отдал свой шлем с плюмажем помощнику, а его офицеры и ликторы заполнили всю комнату. Волосы Помпея были очень густыми, и он провел по ним своими мясистыми пальцами, придав им знакомый вид волны, изогнувшейся над его широким, загорелым лицом. Военачальник не сильно изменился за прошедшие шесть лет, стал только — если таковое было возможно — еще более впечатляющ физически. Его тело было громадным. Император поздоровался с консулами и сенаторами и с каждым обменялся несколькими словами, пока Цицерон неловко наблюдал за всем этим. Наконец он подошел к моему хозяину.

— Марк Туллий! — воскликнул он. Отступив на шаг, Повелитель Земли и Воды внимательно осмотрел Цицерона, притворно удивившись его блестящим красным башмакам, тоге с пурпурной оторочкой и аккуратной прическе. — Ты прекрасно выглядишь. Ну, подойди же, — сказал Великий Человек, раскрывая объятия. — Дай же мне обнять человека, без которого у меня не было бы страны, в которую я мог бы вернуться. — Он обхватил Цицерона, прижав его к груди, и подмигнул нам через его плечо. — Я знаю — это правда, ведь он не устает мне об этом напоминать!

Все рассмеялись, и Цицерон хотел присоединиться к этому смеху. Однако объятия Помпея лишили его всякой возможности дышать, и он смог только издать какой-то еле слышный хрип.

— Ну что же, граждане, — продолжил Помпей, двигаясь по комнате, — присядем?

Было принесено большое кресло, в которое уселся император. В руки ему дали указку из слоновой кости. У ног Помпея раскатали ковер, на котором была выткана карта Востока, и, под взглядами сенаторов, помогая себе указкой, он стал рассказывать о своих достижениях. По рассказу полководца, за время войны он захватил 1000 укрепленных пунктов, 900 городов и 14 стран, включая Сирию, Палестину, Аравию, Месопотамию и Иудею. Указка заработала вновь. Он основал 39 новых городов, причем только 3 из них разрешил назвать Помпеиполисами. Великий Человек ввел на Востоке налог на имущество, который увеличит ежегодные поступления в казну на две трети. Из своих собственных средств император немедленно внесет в казначейство вклад в размере двухсот миллионов сестерций.

— Я в два раза увеличил размеры нашей империи, граждане. Римская граница теперь проходит по Красному морю.

Записывая, я обратил внимание на единственное число, которое он постоянно употреблял в своем докладе. Он употреблял только местоимения «я», «мой», «мое» и так далее. Но разве все эти города, страны и деньги принадлежали только ему — или, все-таки, Риму?

— Вы понимаете, что мне потребуется указ Сената, чтобы все это легализовать.

Повисла пауза. Цицерон, который только сейчас смог восстановить дыхание, поднял бровь.

— Правда? Всего один указ?

— Да, один указ, — подтвердил Помпей, передавая указку помощнику. — И в нем должна быть всего одна фраза: «Сенат и народ Рима подтверждают правильность всех решений Помпея Великого во время войны на Востоке». Естественно, если хотите, вы можете добавить какие-то слова благодарности, но смысл должен быть именно этот.

Цицерон посмотрел на других сенаторов. Они отводили глаза, предоставляя ему вести весь разговор.

— А что еще ты хочешь получить?

— Консульство.

— Когда?

— На следующий год. С моего первого прошло десять лет, так что все законно.

— Но, чтобы участвовать в выборах, ты должен войти в город, а значит, отказаться от своего империя. А ведь ты наверняка потребуешь триумф?

— Конечно. Он состоится в сентябре, на мой день рождения.

— Но как такое возможно?

— Очень просто. Еще один указ. Опять одно предложение: «Сенат и народ Рима позволяют Помпею Великому участвовать в выборах консула in absentia». Не думаю, что мне надо вести предвыборную кампанию. Люди меня знают. — Он улыбнулся и осмотрел присутствующих.

— А твоя армия?

— Разоружена и распущена. Но их придется наградить. Я дал им слово.

Заговорил консул Мессала:

— Нам доложили, что ты обещал им землю?

— Совершенно верно, — даже Помпей почувствовал враждебность в повисшем молчании. — Послушайте, граждане, — сказал он, нагибаясь в своем кресле, как в простом стуле, — давайте поговорим начистоту. Вы знаете, что я мог появиться под стенами Рима во главе армии и потребовать все, что заблагорассудится. Но я хочу служить Сенату, а не диктовать ему свою волю, и сейчас я проехал по Италии самым скромным образом, чтобы это продемонстрировать. И я хочу продолжать это демонстрировать. Вы все слышали, что я развожусь? — Сенаторы кивнули. — А как вы посмотрите на то, что моя следующая женитьба навсегда свяжет меня со сторонниками Сенаторской партии?

— Думаю, что выскажу всеобщее мнение, — осторожно произнес Цицерон, поглядывая на остальных сенаторов, — что Сенат ничего не жаждет больше, чем работать с тобой, а подобная свадьба нам в этом значительно поможет. У тебя уже есть кто-то на примете?