Александр Дюма - Предсказание

Им удалось попасть в два или три окна, и они охотно продолжили бы столь увлекательное развлечение, но вдруг; появились двое мужчин, закутанных в плащи; при виде двух бегущих молодых людей они преградили им путь и громко приказали остановиться.

Юноши остановились, ведь они бежали, но не убегали.

— По какому праву вы приказываете нам остановиться? — воскликнул, подойдя поближе к одному из этих двоих, герцог де Монпансье. — Идите своей дорогой и не мешайте благородным людям развлекаться в свое удовольствие.

— Ах, прошу прощения, монсеньер, я вас сразу не узнал, — сказал тот, к кому обратился герцог де Монпансье. — Я де Шавиньи, начальник сотни гвардейцев-лучников, а вместе со мной направляется в Лувр господин де Карвуазен, первый конюший короля.

— Добрый вечер, господни де Шавиньи! — произнес принц де Ларош-сюр-Йон, подавая руку командиру гвардейской сотни, в то время как герцог де Монпансье со всей учтивостью отвечал на приветствие первого конюшего его величества. — Так вы говорите, господин де Шавиньи, что направляетесь в Лувр?

— Да, принц.

— А вот мы идем оттуда.

— В такой час?

— Заметьте, господин де Шавиньи, если этот час годится, чтобы идти в Лувр, он точно так же годится, чтобы уйти оттуда.

— Прошу прощения, принц, как только я убедился, что это вы, у меня не было ни малейшего намерения проявлять нескромность и расспрашивать вас.

— И в этом ваша ошибка, уважаемый сударь, ибо у нас есть для вас весьма интересные новости.

— Касающиеся королевской службы?

— Вот именно, касающиеся королевской службы. Вы сейчас узнаете нечто, господин великий конюший, — захлебывался от смеха принц де Ларош-сюр-Йон.

— Правда? — спросил г-н де Шавиньи.

— Истинная правда!

— О чем речь, господа? — осведомился конюший.

— Речь идет о великой чести, только что оказанной его величеством одному из своих самых блестящих полководцев, — заявил принц де Ларош-сюр-Йон.

— А заодно моему брату де Жуэнвилю, — добавил герцог де Монпансье, — настоящему школяру, каким он оказался.

— О какой чести вы говорите, принц?

— Кто этот блестящий полководец, герцог?

— Господа, это маршал де Сент-Андре!

— Но какие почести в состоянии его величество добавить к тем, какими он уже осыпал господина де Сент-Андре: маршал Франции, первый камергер двора, обладатель большой ленты ордена Святого Михаила, кавалер ордена Подвязки? Есть же, в самом деле, счастливые люди!

— Судя по обстоятельствам, да!

— То есть как это судя по обстоятельствам?

— Без сомнения, такая честь, возможно, не подошла бы вам, господин де Шавиньи, ведь у вас молодая и красивая жена; да и вам, господин де Карвуазен, ведь у вас молодая и красивая дочь…

— Это правда? — воскликнул г-н де Шавиньи, начавший что-то понимать.

— Самая настоящая, мой дорогой, — заявил принц де Ларош-сюр-Йон.

— Но вы абсолютно уверены в том, что говорите? — спросил г-н де Шавиньи.

— Черт побери!

— То, о чем вы сказали, весьма серьезно, мой принц! — заметил г-н де Карвуазен.

— Вы так полагаете? А я, напротив, считаю, что это весьма комично.

— Но кто вам об этом рассказал?..

— Кто нам об этом рассказал? Да никто. Мы сами видели!

— Как?

— Я видел это лично, а вместе со мной видели господин де Ларош-сюр-Йон, господин де Сент-Андре, мой брат де Жуэнвиль, который, замечу в скобках, должен был видеть намного больше, чем другие, поскольку держал канделябр… На сколько свечей, принц?

— На пять! — откликнулся принц де Ларош-сюр-Йон и вновь разразился звонким смехом.

— Союз его величества с маршалом никем более не ставится под сомнение, — с серьезнейшим видом объяснял герцог де Монпансье, — и начиная с этого момента еретикам только и остается, что хорошо себя вести. Вот о чем мы собираемся уведомить всех истинных католиков Парижа.

— А разве это возможно? — воскликнули одновременно г-н де Шавиньи и г-н де Карвуазен.

— Это именно так, как я имел честь сообщить вам, господа, — заявил принц. — Новость эта самая свежая, ей нет еще и часа, поэтому мы считаем, что, рассказав ее вам, мы доказали истинную нашу приязнь к вам. Само собой разумеется, что мы сделали это с тем условием, что вы распространите эту новость далее и передадите ее всем, кто вам встретится.

— А поскольку в этот час встречается мало друзей и редко кому выпадает такое счастье, как нам, встретившим вас, то советуем поступать как мы: заставляйте отворять закрытые двери, отрывайте друзей ото сна и сообщайте им тайну, как поведал ее тростнику цирюльник царя Мидаса: «Король Франциск Второй — возлюбленный мадемуазель де Сент-Андре!»

— Ах, господа, клянусь честью! — воскликнул великий конюший. — Все будет именно так, как вы сказали. Я терпеть не могу маршала де Сент-Андре, и тут неподалеку живет один мой друг, кому эта новость доставит такое удовольствие, что я без колебаний разбужу его сразу же, как только распрощаюсь с вами, даже если он погрузился в самый глубокий сон.

— А вы, многоуважаемый господин де Шавиньи, — произнес принц де Ларош-сюр-Йон, — как мне известно, не испытываете никаких сердечных чувств по отношению к господину де Жуэнвилю, и я не сомневаюсь, что вы последуете примеру господина де Карвуазена.

— О, клянусь верой, конечно! — воскликнул г-н де Шавиньи. — Вместо того чтобы отправиться в Лувр, я отправлюсь домой и расскажу об этом своей жене. Завтра к девяти часам утра об этом будут знать четыре ее подружки, и, смею вас заверить, это все равно, что протрубить из четырех труб на все четыре стороны света.

При этих словах четверо дворян распрощались друг с другом, причем молодые люди направились берегом реки в сторону Монетной улицы, а г-да де Шавиньи и де Карвуазен пошли не в Лувр, а каждый в своем направлении, чтобы добросовестно распространить новости дня, а точнее, ночи.

Прибыв на Монетную улицу, принц де Ларош-сюр-Йон заметил поверх вывески, скрипящей на ветру, освещенное окно.

— Смотрите, — произнес герцог, — вот это чудо! Вот вам, жилище буржуа, где в половине четвертого ночи горит свет! Это либо новобрачный, либо поэт, сочиняющий стихи.

— Должно быть, это именно так, как вы говорите, мой дорогой, и я сейчас вспомнил, что меня приглашали на свадьбу. Господи, мне бы так хотелось показать вам молодую жену метра Балтазара! Вы бы увидели, что девушка, даже если она и не дочь маршала Франции, вполне может быть красивой и без этого; однако, вместо жены мне придется показать вам мужа.

— Ах, дорогой принц, немилосердно с вашей стороны подзывать беднягу к окну в такой момент!

— Ладно! — проговорил принц. — Это единственный человек, кому открытое окно заведомо не причинит вреда.