Филиппа Грегори - Дочь «Делателя королей» (ЛП)

Я чувствую, что все еще задыхаюсь от страха перед ее всеведением.

— Да.

— И он очень доволен?

— Да, Ваша светлость.

— Он будет надеяться на мальчика, для такого большого наследства ему нужен граф, — удовлетворенно говорит она. — Это будет благословением для вас обоих.

— Но если родится девочка, я надеюсь, вы станете крестной матерью?

Я должна попросить ее об этом, ведь она королева и моя сестра, а она должна согласиться. Я не чувствую ни малейшей искры любви к ней, и не думаю, что она искренне благословит меня и моего ребенка, но я удивляюсь выражению доброты на ее лице, когда она кивает:

— Я была бы рада.

Я поворачиваюсь так, чтобы ее фрейлины могли слышать меня. Среди них, склонившись над шитьем, сидит моя сестра. Изабель старательно делает вид, будто она не слышала ни слова из нашего разговора, но я уверена, что она жаждет поговорить со мной. Я не могу поверить, что Изабель останется равнодушной при новости о моем первом ребенке.

— Если у меня родится девочка, я назову ее Элизабет Изабель, — я сама слышу, как спокойно и ясно звучит мой голос.

Голова моей сестры поворачивается к окну, она смотрит на снежные вихри, делая вид, что совершенно безразлична. Но, услышав свое имя, она оглядывается.

— Элизабет Изабель? — повторяет она.

Впервые она заговаривает со мной, с тех пор, как я явилась ко двору в качестве самозваной невесты.

— Да, — смело отвечаю я.

Она приподнимается со своего места, а затем садится обратно.

— Ты назовешь свою дочь Изабель?

— Да.

Я вижу, как меняется ее лицо; наконец она встает и идет ко мне от королевы и ее дам.

— Ты назовешь ее в мою честь?

— Да, — говорю я просто. — Ты будешь ее тетей и, надеюсь, будешь любить ее и заботиться о ней. И… — я не решаюсь продолжить. Конечно, Изабель лучше всех в мире знает, как я должна бояться родов. — Если со мной что-нибудь случится, я надеюсь, ты вырастишь ее, как собственное дитя, и… расскажешь о нашем отце, Иззи… обо всем, что произошло. О нас… и как все пошло не так…

Изабель на мгновение отворачивает лицо, пытаясь сдержать слезы, но потом она раскрывает объятия, и мы бросаемся друг к другу, смеясь и плача одновременно.

— Ох, Иззи, — шепчу я. — Я так не хотела воевать с тобой.

— Извини, Энни, мне так жаль. Я не должна была так себя вести, я не знала, что мне делать, все произошло так быстро. Мы должны были получить целое состояние… так сказал Джордж… и потом ты убежала…

— Мне тоже очень жаль, — говорю я. — Я знаю, что ты не могла идти против своего мужа. Теперь я лучше понимаю тебя.

Она кивает, но не хочет говорить о Джордже. Жена обязана повиноваться мужу, она обещала ему это в день свадьбы перед Богом; муж может распоряжаться ею, как угодно, ему на это дал право священник и весь мир. Изабель принадлежит Джорджу так же, как его слуги и лошади. Я тоже обещала повиноваться Ричарду, как своему господину наравне с последней кухаркой. Женщина слушается мужа, как холоп своего сюзерена — таков закон людской и Божий. Даже если она считает, что он не прав. Даже если она уверена, что он не прав.

Изабель осторожно кладет руку туда, где мой живот затвердел и увеличился под пышными складками платья. Я понимаю ее, и не убираю ее ладонь.

— Энни, он уже такой большой! Как ты себя чувствуешь?

— Сначала была немного больна, но теперь все хорошо.

— Не могу поверить, что ты мне сразу не сказала!

— Я хотела, — признаюсь я. — Действительно, хотела, но не знала, как начать.

Мы отходим в сторону.

— Ты боишься? — тихо спрашивает она.

— Немного, — я вижу, как темнеет ее взгляд. — Очень, — признаюсь я.

Мы обе молчим, вспоминая как штормовые волны бросали наш корабль из стороны в сторону; как мама кричала, что я должна вытащить ребенка из нее; ужас, который я ощутила, нащупав внутри нее крошечное тельце. Это ощущение настолько явственное, что я цепляюсь за стену, чтобы устоять на ногах, словно под новым ударом волны. Она берет мои руки в свои, как тогда, когда мы только-только вышли на берег, и я рассказала ей о маленьком гробе, который наша мать опустила в море.

— Энни, нет ни малейшего основания думать, что с тобой что-то может случиться, — горячо шепчет она. — Ни одной причины, чтобы с тобой случилось то же, что и со мной. Тогда мы были в море, среди опасности и шторма. А ты будешь у себя дома, и твой муж…

— Конечно, он любит меня, — говорю я. — Он обещал отвезти меня в Миддлхэм и нанять лучших акушерок и врачей. — Я замолкаю, не решаясь спросить. — Ты могла бы… Я думаю, может быть, ты…

Она ждет. Она хочет услышать, о чем я собираюсь попросить ее.

— У меня больше никого нет, — просто говорю я. — Никого, кроме тебя. Что бы ни произошло между нами, Иззи, у нас нет никого, кроме друг друга.

Ни одна из нас не упоминает нашу мать, которая все еще находится в заключении в аббатстве Болье, пока наши мужья, сговорившиеся ограбить ее, делят ее земли, а потом ссорятся друг с другом. Она шлет нам обеим письма, наполненные угрозами и жалобами, клянясь, что не напишет больше ни строчки, если мы не пообещаем повиноваться ей и добиться для нее свободы. Она знает, что мы бессильны что-либо сделать против наших мужей.

— Мы сироты, — мрачно говорю я. — Мы позволили сделать нас сиротами. У нас нет никого, кроме друг друга.

— Я приеду, — говорит она.

Замок Миддлхэм, Йоркшир, весна 1473

Запертые вместе с Изабель на целых шесть недель в женской башне замка Миддлхэм, мы словно заново переживаем дни нашего детства. Мужчинам не разрешается входить в женские покои, поэтому дрова для очага, блюда с кухни и все, что нам требуется, приносят к подножию башни и передают в руки моих служанок. Священник переходит через деревянной мост от главной крепости замка и стоит за дверью, чтобы прочитать мессу; он передает святые дары через железную решетку, не глядя на меня. Мы почти не слышим новостей. Изабель иногда выходит в большой зал пообедать вместе с Ричардом, и по возвращении рассказывает нам новости, например, что маленький принц Уэльский занял свой дворец в Ладлоу. На мгновение я вспоминаю своего первого мужа: титул принца Уэльского принадлежал ему, так же как и красивый замок Ладлоу; Маргарита Анжуйская предполагала, что мы будем жить там в течение нескольких месяцев после победы, чтобы привести к покорности народ Уэльса — но потом я с облегчением понимаю, что прошлое развеяно по ветру; я принадлежу Дому Йорков и буду рада, что их принц вырос достаточно большим, чтобы самостоятельно жить в Уэльсе. Хотя, на самом деле, он находится под опекой своего дяди Энтони Вудвилла, вдовца, который сейчас возвысился не благодаря знатности рода, а унаследовав титул умершей жены — баронессы Весы.