Александр Дюма - Эдуард III

— И что вы намерены делать?

— Разве я знаю, ваше величество? Что, скажите, может делать человек, чье сердце разбито?

— Останьтесь ненадолго во Франции, граф, и вы увидите, как король карает измену.

— Теперь, ваше величество, — ответил Солсбери, — мне больше не остается ничего другого, как просить у вас разрешения удалиться, умоляя вас вернуть мне эти пергаменты.

— Вернуть их вам? Но почему?

— Потому, ваше величество, что это разоблачение, простительное сегодня по причине страданий, которые я претерпел, может быть, не будет таковым в будущем.

— Я клянусь вам, граф, — возразил король, — никто не узнает, что эти бумаги у меня, никто не узнает, что их передали мне вы, и я буду наносить удары, беря на себя одного всю ответственность за эти кары. Оставьте у меня эти доказательства, ибо, когда вы уедете, я буду сомневаться в столь чудовищном преступлении этих людей и, может быть, не осмелюсь больше обрушивать на них кары, если эти документы не будут у меня перед глазами.

— Согласен, ваше величество, — ответил граф. — Мне достаточно вашего слова.

— Прощайте, мессир, и всегда помните о гостеприимстве королевского дома Франции.

Солсбери удалился.

Ночь стояла темная. Он покинул Лувр; мрачный силуэт башни, в окнах которой кое-где мелькали слабые огоньки, вырисовывался на фоне неба.

— Отныне я уверен, король Эдуард Английский, что ты не исполнишь своего обета, — прошептал он, выйдя за ограду дворца.

И исчез во мраке.

На следующий день король велел возвестить, что в начале января 1343 года состоятся праздники.

В пятнадцатый день этого месяца действительно объявили турнир, на котором должны были состязаться все благородные рыцари королевства и принять участие сам король Филипп VI.

В соседние провинции разослали герольдов, чтобы созвать бойцов.

Были проведены пышные приготовления, хотя никто не смог бы догадаться, к какой кровавой развязке они приведут.

За несколько дней до турнира король вызвал прево Парижа.

— Все ли лица, список которых я вам передал, находятся в Париже? — спросил он.

— Да, ваше величество.

— И мессир Оливье де Клисон?

— Приехал сегодня утром.

— А мессир Годфруа д’Аркур?

— Только его нет в Париже.

— Неужели он что-то подозревает? — бормотал король, большими шагами расхаживая по комнате. — Но хотя бы жена его здесь?

— Да, ваше величество.

— О брат мой, Робер Артуа, кажется, вы не единственный предатель в нашем королевстве, появляются и ваши сообщники. Но с Божьей помощью я уничтожу всех вас, если даже для этого мне придется стереть ваши замки с лица земли и повесить всех ваших отпрысков до единого!

— Не желает ли ваше величество отдать мне еще какие-либо распоряжения? — спросил прево.

— Нет, ступайте.

Спустя три дня Париж гудел как улей.

Взошло солнце, более сияющее, чем люди смели на то надеяться, словно сами небеса хотели защитить торжество, что должно было начаться в этот день.

С самого раннего утра, как то было на празднике, который король Филипп Красивый давал Эдуарду II и Изабелле по случаю их приезда во Францию, улицы Парижа были «зашторены», то есть все дома укрыты занавесями. Прошло много шествий; в них участвовали горожане и все цехи ремесленников — под громкие звуки музыкальных инструментов одни шли пешком, другие ехали верхами.

Вслед за ними проследовали менестрели и всевозможные комедианты, разодетые в пестрые костюмы, гудя в рожки и стуча в бубны.

Король со свитой наблюдали за этим шествием, с ликующими криками направляющимся на остров Сите к собору Богоматери.

Потом ехали собравшиеся на турнир рыцари; их кони были укрыты роскошными попонами, а сами они облачены в самые богатые доспехи; каждого из них сопровождал оруженосец, несущий развевающееся на ветру знамя своего сеньора, украшенное каким-нибудь благородным девизом.

И наконец, толпой валил народ, крича во все горло, как это всегда бывает, когда ему устраивают развлечения.

Вечером были устроены пиры и зрелища, а на следующий день в полдень в аббатстве Сен-Жермен-де-Пре должен был начаться турнир, на который записалось множество рыцарей.

Турнир был отложен на день по приказу короля; он, вероятно, хотел подождать сутки в надежде, что приедет Годфруа д’Аркур, но тот не появился.

Итак, в полдень рыцари вышли на ристалище.

Мы находим на турнире уже знакомого нам Эсташа де Рибомона (с ним читатели еще встретятся в нашем рассказе).

В тот день Эсташ де Рибомон творил чудеса, и после многих блестящих выпадов, принесших ему большую честь, король призвал его к себе и усадил рядом со старым королем Богемии Иоанном Люксембургским, пожелавшим присутствовать на турнире; хотя он был слепым, его сердце трепетало от радости каждый раз, когда наносился прекрасный удар, и ему рассказывали о нем под шумные рукоплескания зрителей.

Филипп же был бледен. Его терзала страшная тревога, и, казалось, он нетерпеливо ждал чего-то, что должно было случиться совсем скоро.

Наконец на поле выехал рыцарь в полных боевых доспехах, и, вероятно, король его узнал, потому что на лице Филиппа отразилась и ненависть и радость.

Это был не кто иной, как Оливье де Клисон: коснувшись концом меча своего соперника, он ехал на другой конец поля занять исходную позицию; но, в то мгновение, когда он хотел взять наперевес копье, к нему подошли четверо мужчин и прево Парижа, который сказал:

— Мессир Оливье де Клисон, именем короля я арестовываю вас как предателя и сообщника короля Англии, а также объявляю предателями сира де Лаваля, Жана де Монтобана, Алена де Кедийяка, Гийома де Бриё, его братьев Жана и Оливье, Дени дю Плесси, Жана Малара, Жана де Сендави, Дени де Галлака, присутствующих здесь, Годфруа д’Аркура, коего нет в нашем королевстве, и повелеваю сдать нам свое оружие.

Все взоры устремились на ложу короля, но Филипп уже ушел.

Великий ужас сковал толпу. Рыцари, чьи имена мы назвали, отдали свое оружие, и стражники из резиденции прево отвели их в тюрьму Шатле, ворота которой захлопнулись за ними.

Народ молча расходился, совершенно подавленный сценой, что разыгралась на его глазах.

В это же время Анри де Мальтруа, докладчик по ходатайствам во дворце Филиппа де Валуа, был арестован по обвинению в предательстве и тоже посажен в тюрьму.

С этого дня Филипп стал выглядеть более спокойным и счастливым.

Никакого процесса, никакого суда, никакого поиска доказательств не было. Обвиняемых приговорили к смертной казни. Они знали, что заслуживают ее, а ничего другого и не требовалось.