Рикарда Джордан - Поединок чести

Женевьева улыбнулась.

— Ради меня вам не стоит подниматься, господин Жером, — произнесла она и слегка поклонилась.

Лекарь улыбнулся, что сразу придало его сухощавому лицу с резкими чертами приятное, добродушное выражение. Внимательные зелено-карие глаза смотрели на девушку из-под густых бровей. Лекарь откинул назад копну темно-каштановых волос. Он был моложе, чем казался на первый взгляд.

— Как скажешь, Женевьева, — приветливо произнес он. — Но тебе следует настаивать на своих привилегиях. Ведь ты из благородного рода, дама…

— Я стану Совершенной! — высокомерно заявила Женевьева. — Это гораздо важнее, чем…

— Тем больше уважения должны оказывать тебе окружающие, — улыбнулся лекарь. — Однако мне будет несколько трудно преклонить перед тобой колено при приветствии. — Он указал на негнущуюся ногу.

— Этого вам также не следует делать, — сказала Женевьева и придвинула скамеечку к камину, чтобы сидеть напротив лекаря. Изысканная мебель, стоявшая в покоях лекаря, была привезена из маврских земель. На самом деле комната лекаря была намного уютней и роскошней обставлена, чем скромные покои отца Женевьевы. — Поклоняться нам должны только наши единоверцы.

К величайшему сожалению Женевьевы Жером де Париж к ним не принадлежал. Он никогда и не заявлял, что хочет к ним примкнуть, но это не было большой проблемой. Здесь, в Окситании, альбигойцы жили в мире со сторонниками Папы Римского. Порой им даже были необходимы воинственные римские христиане — часто именно они обороняли города, а Добрые люди лишь платили им жалованье и покупали оружие. Да и знания в области медицины мало кто из альбигойцев стремился получить, ведь тело считалось источником грехов. Поэтому такой лекарь, как господин Жером, был настоящим подарком для любого города.

Однако Женевьева не знала, как ее отец и весь гарнизон отреагировали бы, узнав, что Жером де Париж еврей. До этого момента его никто не спрашивал, какого он вероисповедания, да и Женевьева узнала об этом не от него самого. Юная неофитка пришла к такому выводу из-за его образованности, употребления слов и случайных цитат из Ветхого Завета. Приверженец Папы едва ли знал бы их, если бы только не был священником, а альбигойцы — простой народ, они даже не читали эти развращающие тексты, Совершенные же скорее проглотят язык, чем станут их цитировать. История сотворения мира считалась ими манифестом зла. Ведь Творец вырвал души людей из чистого, духовного, наполненного любовью и светом мира истинного Господа и заключили их в смертные и грешные тела! Хватало и того, что христианский мир признавал эти истории как часть Святой книги. Но евреи поклонялись исключительно Богу Ветхого Завета и наверняка не были прокляты.

С другой стороны, Женевьева не знала наверняка, существовали ли степени проклятия, и в который раз смиренно согласилась с лекарем. Несмотря на то что его речи содержали ересь, она уважала господина Жерома и не прекращала попыток все же привести его к спасению. В этом отношении спешить не следовало. Большинство Добрых людей принимали священное крещение только на смертном одре. А лекарь, несмотря на трудности в передвижении, мог прожить еще долго.

— Ну, прежде всего, поклонением тебе оказывают честь, — заметил лекарь. — А ты это заслуживаешь, раз ведешь жизнь истинно верующей, — и не важно, кто поклоняется тебе. Но что привело тебя сюда, Женевьева, к тому же в такой тревоге, с растрепанными волосами и горящими глазами?

Женевьева залилась краской. Никто не должен был заметить ее волнения! Луиза де Фуа, Совершенная, которая была ее наставницей, всегда выглядела невозмутимой и спокойной, что бы ни происходило. Возможно, когда-то она сможет с улыбкой взойти на костер.

— Отец отправляет меня ко двору графа Тулузы, — сообщила Женевьева. — С благословения епископа. Меня… меня даже не спросили… При этом… О, господин Жером, я не хочу туда ехать! Этот развратный двор и все эти грешники!

Лекарь отпил глоток из кубка с вином, который стоял подле него. Женевьева бросила на него неодобрительный взгляд: истинная вера запрещала употреблять любые хмельные напитки.

— Чего ты боишься, Женевьева? Что грехи передадутся тебе? Это весьма непросто.

— Но… но они говорят о… о воспитании. Мне придется делать, что от меня потребуют, я… Меня будут принуждать.

Лекарь покачал головой:

— Никто не сможет принудить тебя совершить грех, дитя. И никто не сможет изменить тебя против твоей воли, а она у тебя железная. Измениться ты можешь лишь по собственному желанию, и если ты этого боишься, возможно, твоя вера не так крепка, как ты полагаешь. И для тебя же лучше узнать об этом до того, как тебя посвятят в Совершенные.

— Но тогда мою душу не спасти! — Женевьева была готова расплакаться. — Я ведь хочу…

Лекарь вздохнул:

— Вы все время твердите, что ваш Бог добр, но Он строже всех других. Ты действительно веришь, дитя мое, что Господь не видит, что творится в твоей душе? Предоставь Ему решать, хочет ли Он тебя спасти, и не важно, наложил ли на тебя руки кто-либо из Совершенных.

— Вы не понимаете! — воскликнула Женевьева.

Лекарь рассмеялся.

— Ах, малышка, я жил при стольких дворах и имел дело со столькими верующими, начиная от христианского епископа и заканчивая маврским эмиром. Причем каждый из них был убежден, что только он один познал абсолютную истину. Я полагаю, что если бы Господь должен был назвать самый тяжкий грех, то это было бы всезнайство. Причем отправлять приверженцев другой веры на вечные муки в ад — весьма снисходительное наказание. К сожалению, многие имеют склонность отправлять их туда посредством огня или меча.

— Вы не воспринимаете меня всерьез!

Женевьева подскочила. Самообладания и хладнокровия Совершенной ей на самом деле не хватало, но ей был неприятен насмешливый тон лекаря.

— Ты умная и волевая девушка, Женевьева, и я не считаю, что твоя душа будет в опасности при дворе Тулузы. Я скорее беспокоюсь о другом твоем благополучии. Ведь граф приглашает тебя не в качестве духовной советчицы, его, судя по всему, ослепила твоя красота, поэтому будь начеку. Остерегайся придворных интриг. Христианские дворы — опасное место для любого, кто не такой, как все они там. Если тебе будет строить глазки какой-нибудь рыцарь, который нравится другой придворной даме, она вскоре донесет на тебя как на еретичку и ведьму.

— Но у графа при дворе живет даже мавританка, — возразила Женевьева, забыв, что раньше она считала госпожу Айешу средоточием разврата. — Если он терпит ее…

— Я слышал о ней, — сказал Лекарь, задумавшись. — Необычайная женщина, я завидую тому, что у тебя будет возможность познакомиться с ней. Ты узнаешь очень много нового, дитя мое, много переживешь, возможно, даже испытаешь любовь.