Ульрике Швайкерт - Святой и грешница

Сначала Жанель болтала без умолку, постоянно задавая вопросы, на которые получала односложные ответы.

— Ты не очень-то разговорчива, — сказала она, подходя к воротам, ведущим в предместье Плайхах.

Элизабет вздохнула.

— Мне нечего сказать. Это очень странное чувство — быть взрослым и вместе с тем заново рожденным. У каждой из вас своя история и воспоминания. В моей голове за исключением нескольких картинок клубится туман, сквозь который я не могу пробиться. Я не знаю ничего! Ты называешь меня Элизабет, и, возможно меня так звали раньше, но я в этом не уверена. Несмотря на ваше хорошее отношение, жизнь здесь, как одежда, сшитая для кого-то другого: в одном месте широковата, в другом узковата. Я словно упавшее дерево, которое потеряло корни. Вместе с воспоминаниями я потеряла семью и дом, где чувствовала себя в безопасности и куда могла бы вернуться.

Жанель, остановившись, с состраданием погладила ее руку.

— Наше заведение теперь твой дом, и мы станем твоей семьей. — Она лукаво улыбнулась. — У нас, как и в любой семье: кого-то любишь больше, кого-то меньше, иногда с кем-то ссоришься и рвешь на себе волосы. А мадам — наша мама, строгая и неуступчивая, но справедливая. Мы работаем на нее, за это она зорко следит за происходящим и не побоится призвать к порядку даже рыцаря или члена городского совета, если они позволят себе лишнего. Дважды она даже посылала за палачом, когда пьяную компанию невозможно было усмирить. И в случае с Эстер… — Ее лицо помрачнело.

Элизабет следовало бы расспросить Жанель, но ей не хватило смелости лишить себя последней иллюзии. Момент был упущен. Крошка Жанель снова радостно посмотрела снизу вверх на Элизабет.

— Вот увидишь, здесь не так плохо. Многие из нас пережили и худшие времена и обрели покой здесь, у мадам.

Элизабет только молча кивнула. Жанель была ей симпатична, и с другими девушками сложились нормальные отношения, но она немного боялась мадам. Что здесь происходило? У нее было смутное представление об этом, и, несмотря на потерю памяти, она понимала, что уклад жизни богобоязненных женщин, например бегинок, пожертвовавших собой ради ближних, существенно отличается от происходящего в доме. Тот факт, что за порядком здесь следит палач, свидетельствовал о грехе. Где-то глубоко в душе Элизабет чувствовала, что это место не для нее.

Вернувшись домой, они застали всех в постели, многие спали.

— Тебе тоже следовало бы прилечь. Ночной покой здесь длится недолго, и когда придут первые гости, поздно будет думать о сне.

Элизабет не чувствовала усталости, но все же прилегла. Одеяло еще сохло на улице. Что еще ей делать в большом мрачном помещении, которое даже днем едва освещалось сквозь обтянутые пергаментом окна?

«Слишком темно для чтения», — подумала Элизабет и удивилась своим мыслям. Чтение? Она умеет читать? В памяти всплыло воспоминание о бросающих разноцветные блики витражных окнах и толстой книге в кожаном переплете. Но как только она попыталась взять книгу и напрячь память, чтобы вспомнить комнату и весь дом, все исчезло в тумане.

Она, вероятно, заснула, потому что внезапно раздавшийся шум заставил ее вскочить. Большинство девушек не спали. Масляные лампы горели в держателях на стенах, хотя остатки дневного света еще пробивались сквозь окна. Элизабет изумленно осмотрелась. Странная хлопотливость царила в большой комнате, которую можно было при необходимости разделить двумя плетеными ширмами. Сейчас они стояли у стены, поэтому Элизабет могла видеть всю комнату.

В ней насчитывалось три кровати и два соломенных матраца в дальней части, справа и слева от двери стояли два стола с двумя лавками возле каждого и несколько табуретов. Слева у двери была печь, Марта как раз мешала угли. Анна принесла кувшины с глинтвейном, чтобы подогреть его. Эстер, порезав большую буханку хлеба, складывала ломти в корзинку. Мара сидела на постели, украшенной туго набитыми подушками, и Жанель шнуровала ее корсет. В отличие от предыдущего дня она облачилась в рубашку с большим вырезом, и ее грудь и руки были практически голые! Яркие наряды других девушек тоже вряд ли можно было назвать благопристойными. Грет так высоко зашнуровала свое платье, что виднелись икры, а из глубокого декольте Анны выглядывали соски, когда она наклонялась. Кроме того, девушки накрасили губы красным цветом. Мара подвела глаза угольком, а Марта припудрила лицо и навела румянец. Даже старая мадам надела туго зашнурованное яркое платье и накрасилась. Тяжелая цепь висела на ее дряблой груди, золотые браслеты звенели при каждом движении. Стоя посреди комнаты, она следила за своими протеже.

Элизабет неподвижно сидела на постели у стены и наблюдала за изменившимися девушками.

Разбудивший ее шум доносился от входной двери: кто-то постучал и так резко распахнул дверь, что она ударилась о стену. Трое мужчин громко и восторженно поприветствовали девушек. По всей видимости, настроение им подняла выпивка. Один мужчина обнял Марту, которая ему мило улыбнулась и вдруг стала замечательно выглядеть, может быть потому, что убрала свою угрюмую мину. Второй, положив руку на пышный бюст Анны, прижал ее к себе. Потеряв равновесие, девушка упала ему на грудь. Выскользнувший из ее рук кувшин ударился о пол и разлетелся вдребезги, залив все вокруг красным вином. Мужчины засмеялись, Анна, выругавшись, с опаской бросила взгляд на мамочку.

Эльза нахмурилась.

— Ну же, господа, не так бурно, — дружелюбно сказала она. — Присядьте сначала, выпейте. У нас есть свежий хлеб, сыр и сало. Может быть, сыграете в кости?

Мужчины, плюхнувшись на лавки, попросили вина. Грет принесла им сыр и сало, а Жанель достала кости и села рядом. Посетители, прилично одетые мужчины в возрасте, точно не были мелкими ремесленниками из предместья. Скорее всего, их укрепленные дворы с башнями напоминали маленькие замки и располагались в облюбованных канониками кварталах Бастгеймер или Гензегеймер во внутреннем городе. Элизабет удивилась своим мыслям и как раз задалась вопросом, откуда это ей известно, как вдруг почувствовала на себе взгляд мамочки.

— Как ты выглядишь? — сдвинув брови, спросила Эльза. — Так не пойдет! Еще кто-нибудь подумает, что я приютила беглую богомолку.

— Но ведь это вещи, которые вы мне вчера дали, — удивилась Элизабет. Она посмотрела на себя и не увидела ничего непристойного в застиранном и местами потертом платье.

— Вчера было воскресенье! — проворчала Эльза. — Для него они годятся, но не для сегодняшней ночи и других ночей, когда нам нужно работать.

Она посмотрела на стол, за которым сидели трое мужчин и с громкими возгласами играли в кости. Девушки восторженно хлопали в ладоши при каждом удачном броске и утешали проигравших поцелуями. Присутствие хозяйки там не требовалось.