Георг Хилтль - Опасные пути

— Вот оно, счастье, — прошептал Пикар, а затем громко сказал: — Граф, Вам стоит только приказать.

Ребенок, рождение которого помешало важному разговору маркизы Монтеспан с доктором Экзили, был первым залогом ее преступной любви к Людовику XIV. Мальчик получил имя Людовика Августа Бурбона, герцога Мэн. В своем роде, он был так же зловреден для общества, как и яды маркизы Бренвилье, которая в ту ночь когда ее бывшая подруга произвела на свет королевского сына, — опустила свою грешную голову на подушки постели, приготовленной невинными руками набожных монахинь в уютной келье монастыря.

Граф Лозен осторожно огляделся, а затем сказал комиссару:

— Услуга, которой я ожидаю от Вас, любезный Пикар, очень проста: мне надо переговорить с итальянцем Экзили, который заключен в Консьержери.

Лицо Пикара приняло странное выражение, он подумал, а затем произнес:

— Я устрою Вам это свидание.

— Но Вы не должны медлить! Свидание должно состояться за минуту.

— Это очень затруднительно; мои полномочия…

— Ах, оставьте в стороне свое служебное положение! Я хочу увидеться с доктором только потому, что он давал мне лекарства для моих лошадей, и они оказались превосходными.

— Именно относительно лекарств итальянца, граф, мы не должны…

— Господин Пикар! — с ударением произнес граф Лозен, и в ту же минуту на столе, стоявшем позади него, очутился сверток с золотом.

Пикар вздрогнул не то от холода, не то от удовольствия.

— Итак, я могу поговорить с итальянцем? — спросил Лозен.

— Конечно, если это необходимо. Я надеюсь, что Вы, Ваше сиятельство, не забудете меня?

— Можете не сомневаться в этом. — Лозен помолчал несколько мгновений, а потом проницательно глядя на комиссара, сказал: — Господин Пикар, Вы не всегда бываете так несговорчивы!

— Что Вы хотите сказать?

— Вы часто доставляете желающим возможность свиданий… и без больших затруднений… Или я ошибаюсь?

Пикар несколько смутился. Он неопределенно улыбнулся и вопросительно посмотрел на графа.

— Сколько знаю, — продолжал Лозен, — Вы желаете быть перемещенным в новоучрежденные бюро де Рени, не правда ли? Вам хотелось бы получить место, освободившееся после покойного де Риона?

Произнося эти слова, граф смотрел не на Пикара, а на щипцы, которыми небрежно играл. Пикар радостно потирал руки: счастье пришло.

— Да, граф, — сказал он, — да, это давно было моим горячим желанием, но доживу ли я когда-нибудь до его исполнения!

— Это зависит… Я имею возможность исполнить Ваше желание. Вы знаете, что я нисколько не преувеличиваю, когда говорю “я могу”.

Пикар молча поклонился.

— Но если я предлагаю Вам такую цену, то и товар должен быть соответствующим.

Пикар насторожился.

— Располагайте мной, граф, если я только могу…

— О, Вы можете, Вам стоит только захотеть. Я не требую от Вас никакой личной жертвы, не требую, чтобы Вы поступились своей почтенной личностью; Вы только должны ответить мне на один вопрос… Хотите?

— Граф, полицейские чиновники старых времен — не болтуны; они…

— Всегда оказывались к услугам людей, умевших взяться за дело, — подсказал де Лозен с насмешливым хладнокровием. — Не затрудняйте себя примерами!

Неподкупный Пикар закусил губы.

— За весьма высокую цену, то есть за место покойного де Риона, Вы должны ответить мне “да” или “нет” на один вопрос. Что же, хотите?

— Спрашивайте!

Лозен подошел к Пикару, доверчиво взял его за край его кружевного воротника и спросил:

— Правда ли, что маркиза Монтеспан старалась получить свидание с доктором Экзили?

Пикар поколебался одно мгновение, потом ответил:

— Да, граф, это — правда.

Лицо Лозена просияло от удовольствия.

— И когда должно состояться это свидание?

— Сегодня ночью.

Лозен вскочил.

— Ах, нельзя терять время! Поедемте! Я должен видеть Экзили до его свидания с маркизой.

Пикар был в нерешимости. Он хотел было открыть графу, какое обстоятельство помешало маркизе исполнить ее намерение, но вовремя спохватился, вспомнив угрозу короля, и решил молчать, как могила, и оставить графа в убеждении, что фаворитка еще сегодня увидится с заключенным. Он зажег потайной фонарь и обратился к де Лозену:

— Вы готовы? Мы должны спешить.

— Вы правы; пойдемте! Поздравляю Вас с назначением на место де Риона.

Они без всяких приключений достигли Консьержери. Дежурный узнал Пикара и пропустил их в Прео; так назывался, да и теперь еще называется, обширный двор, окруженный галереей, в которую выходят двери камер. Пикару ничего не стоило получить дозволение для входа в камеру за номером пятым. Опасному арестанту не давали огня, поэтому фонарь Пикара оказался очень полезным. Когда дверь отворилась, итальянец, лежавший на постели, быстро вскочил и сердито спросил:

— Неужели ко мне и ночью будут приставать с допросом?

— Имейте терпение, доктор, — ответил Пикар, — к Вам пришел знатный гость.

Экзили не мог узнать в темноте, кто пришел к нему.

— Кто это? — спросил он; когда же Пикар направил на посетителя свет фонаря, то он холодно сказал: — А, граф де Лозен!

По знаку графа Пикар поставил фонарь в маленькую нишу в стене, причем произнес:

— Я буду сторожить у дверей, но прошу Вас, граф, поторопиться, чтобы Вас не застал обход.

— Вы, наверное, ожидали моего прихода? — сказал де Лозен, оставшись наедине с заключенным.

— Нет, — ответил Экзили, — я не верил Вашему обещанию. Люди Вашего сорта в опасные минуты всегда оказываются далеко. Кроме того Вы ничем не связаны, так как я еще ничего не сделал.

— Потому-то я и пришел. Вы должны получить свободу, чтобы приносить пользу. Хотите Вы приготовить для меня волшебный напиток?

— Хочу, но сомнительно, чтобы я мог исполнить это, так как выйду отсюда, конечно, только для того, чтобы отправиться в эшафот.

— Вы ошибаетесь. Кто мне — друг, тот не так-то легко погибает от руки палача. Я обещал Вам свободу, и Вы получите ее.

— Граф, я не отрицаю Вашей власти, но на этот раз Вы, я думаю, придаете ей слишком большое значение: сам король поклялся судить всех участников процесса отравителей без всякого милосердия, а я был главным наставником в этом деле.

Лозен невольно отступил на несколько шагов.

— Не пугайтесь, — улыбнулся итальянец, — в своем искусстве я еще не достиг того, чтобы убивать собственным дыханием, хотя и надеюсь дойти до этого, если моя жизнь не кончится слишком рано.

— Что послужило основанием подозревать Вас в соучастии? Ведь Вас уже допрашивали?

— Пять раз, но эти господа не могут понять меня. Мои средства могут столько же помогать, сколько и вредить; мои сношения с Сэн-Круа не могут быть поставлены мне в вину. Против меня имеется только один могущественный свидетель, хотя немой, но очень красноречивый, и этот свидетель — книга.