Джек Линдсей - Подземный гром

Историческая эрудиция Линдсея не вызывает никаких сомнений. Недаром он известен не только как романист, но и как переводчик античных авторов — Феокрита, Аристофана, Катулла, Апулея и т. п. Свободное владение материалом дает ему возможность нарисовать в романе ряд живых картин римского быта, причем это картины жизни и быта как высших слоев римского общества, так и самого «дна»: уличные сценки, кабачки, таверны. Все это несомненно создает достоверный колорит, доносит в какой-то мере аромат эпохи. Пожалуй, только автора можно упрекнуть в некотором злоупотреблении довольно однообразными натуралистическими деталями.

Роман построен таким образом, что главные действующие лица и события эпохи не выглядят главными героями и главными событиями самого романа. Уже говорилось о том, что заговор Пизона, который на первый взгляд мог бы считаться центральным звеном сюжета, на самом деле занимает автора лишь постольку-поскольку, лишь как некий предлог. Поэтому и характеристики исторических лиц несколько бледны. Так, например, сам Пизон в романе фактически не появляется и потому получает лишь косвенную характеристику, высказанную устами других действующих лиц (в частности, устами Лукана, который, кстати сказать, обрисован наиболее ярко и убедительно). Что касается Нерона, то он выступает лишь в самом конце романа, и, хотя здесь есть небольшая главка, специально Нерону посвященная, где он дает себе своеобразную самохарактеристику, все же едва ли можно признать, что этот сложный и противоречивый образ получил в романе удачное решение. В целом при характеристиках исторических лиц автор стремится придерживаться оценок Тацита, иногда только их дополняя и детализируя.

Бесспорно главным героем романа, как уже говорилось выше, следует считать молодого провинциала Луция Кассия Фирма. В уста этого вымышленного героя автору, очевидно, наиболее удобно вкладывать свои собственные мысли и наблюдения. Впрочем, не менее легко и свободно подобные соображения высказываются в застольных беседах представителями высших слоев Рима, членами того кружка, который образовался, в частности, вокруг Лукана. Излагая эти беседы, автор явно модернизирует и осовременивает проблемы, якобы волновавшие «интеллектуальные круги» римского общества того времени.

Однако наряду с проблемами, «привнесенными» самим автором, в романе правильно, на наш взгляд, отражено отношение тех же привилегированных кругов Рима к режиму Нерона. Самодержавные замашки принцепса, его самовлюбленность и нетерпимость, его тиранические наклонности претили всем. И все же существовали две точки зрения. Явное меньшинство (были такие и среди участников заговора Пизона) мечтало о восстановлении республики, более же трезвое большинство рассчитывало лишь на приемлемого правителя или, как сказано в романе, на то, чтобы «восстановить равновесие между сенатом и монархом», а заодно покончить с засилием «вульгарных, наглых выскочек» — вольноотпущенников, которые захватили при дворе почти все ключевые позиции.

Гораздо слабее отражено в романе отношение к правлению Нерона широких слоев населения Рима. Этот вопрос почти не затрагивается. Зато автор не раз — иногда устами своего главного героя — подчеркивает отношение провинций к существующему режиму. Применительно к личности принцепса оно, как правило, безразличное: для провинциала, живущего в далекой Африке или Испании, не так уже важно, жесток или добр правитель, ибо эти качества проявляются в основном по отношению к людям, с которыми правителю приходится сталкиваться лично, или по крайней мере по отношению к тем, кто находится поблизости. Поэтому прав Луций Кассий Фирм, когда он говорит, что для Кордубы едва ли имеет значение, кто будет в Риме императором — Нерон или Пизон. Однако общее отношение провинциалов к политике, которая проводится принцепсом, скорее положительное, и это тоже отмечено в романе.

Заключительная часть произведения посвящена описанию своеобразного «апофеоза» Луция Кассия Фирма. Испытав большое потрясение из-за ареста после раскрытия заговора, Фирм, отпущенный затем на свободу как лицо слишком незначительное, переживает серьезный внутренний кризис. Разгул террора, с одной стороны, и далеко не героическое, не «образцовое» поведение тех, на кого наивный провинциал взирал некогда с восторгом, и безусловным пиететом, — с другой, заставляют теперь Фирма — хотя это дается ему не легко и не просто — пересмотреть систему всех прежних ценностей. Он мучительно ищет решения своих сомнений сначала в религиозных культах — культ Изиды, христианское вероучение, — но, в конечном счете, находит решение и выход совсем в другом — в общении с «простым» народом, с рабами, в физическом труде, в том, чтобы вернуться на родину и начать новую, трудовую жизнь.

Конечно, подобное разрешение конфликта представляется довольно искусственным и даже наивным. Но зато оно подкупает своей непосредственностью и своей убежденностью. И своим оптимизмом. Пожалуй, этот же оптимизм и эта же непосредственность ощущаются и в другом убеждении автора, в том, которое высказано им в стихотворном посвящении романа, когда он выражает уверенность, что все сложные проблемы нашей эпохи — даже угроза «атомного взрыва» — могут быть успешно решены творческим и проникновенным изучением опыта прошлого, уроков истории.

Профессор С. Утченко

Перевод Е. Бируковой.

Перевод Е. Бируковой.

Перевод Ф. Петровского.

Перевод Ф. Петровского.

Перевод Е. Бируковой.

Перевод Ф. Петровского.

Перевод Ф. Петровского.

Перевод Е. Бируковой.

Перевод Е. Бируковой.

Перевод Е. Бируковой.

Клиенты (лат. букв. «послушный») — своеобразная категория людей в древнем Риме, свободнорожденных и вольноотпущенников. Образовывали свиту знатных патрициев и взамен пользовались материальной помощью либо покровительством последних.

Лукан, «Фарсалия», перевод Ф. Петровского .

Лукан, «Фарсалия», перевод Ф. Петровского .

Персий, «Сатиры», перевод Ф. Петровского .

Лукан, «Фарсалия», перевод Е. Бируковой.

Лукан, «Фарсалия», перевод Ф. Петровскою.

Лукан, «Фарсалия», перевод Ф. Петровского .

Марциал, «Эпиграммы», перевод Е. Бируковой.

Лукан, «Фарсалия», перевод Е. Бируковой.