Дарья Плещеева - Слепой секундант

— Государыня всегда в трудных случаях, не полагаясь на Рылеева, Архарову пишет, — с пасмурным видом сказал Валер. — Вся столица смеется — полицмейстер у нас для декорации…

— Ну, значит, к нему мне и ехать, — решил Андрей.

— Там же Шешковский!

— Один черт.

Андрей хотел еще раз поговорить с Куликовым — авось мусью Аноним скажет что вразумительное. Однако пленник тоже отличался упрямством, да еще стал требовать к себе Евгению, одновременно крича, что ее убили, а труп под лед спустили. Слушать это не было никакой возможности, и Андрей решил — пусть теперь с Куликовым Шешковский толкует.

Ему еще пришлось мирить Валера с Гиацинтой — дочка не понимала никаких намеков на его отцовство, уезжать из Екатерингофа не желала, утверждала, что вполне может тут жить под покровительством юной графини Венецкой, а Валер уверял, что покровительство она использует той во вред — убедит Машу искать знакомств в театральном мире.

Следующий день оказался ужасен — опять приморозило, дорога стала как лед, ближе к полудню пролился ледяной дождь. Сама природа говорила: Соломин, отложи свое покаяние еще на день. В пятницу выглянуло солнце и появилась слякоть. Передвигаться по ней было опасно, она скрывала ледяные колдобины, но больше ждать Андрей не мог — человеческое сердце имеет предел выносливости, и он чувствовал, что уже почти достиг предела.

Возок, выдержав столько испытаний, уже почти разваливался. Венецкий предложил ехать в своих санях, даже сам довез. Он, что греха таить, вздохнул с облегчением, когда Еремей помог питомцу выйти, и нерешительно спросил:

— Как дальше быть?

Андрей понял: граф совершенно не уверен, что капитана Соломина вообще когда-либо выпустят на волю, и хочет знать, заезжать ли за ним.

— Если обойдется, Еремей изловит извозчика, и я поеду к Валеру, — сказал Андрей. — Скажу Фофане, что он может убираться ко всем чертям. Ну, Венецкий… Ты держался отменно… Машу береги. Прощай!

Венецкий крепко обнял Андрея:

— Коли что — весь Петербург переполошу, — пообещал граф. — Государыне в ноги брошусь — она же мое прямое начальство, шеф нашего полка. Матушку из моленной за косу вытащу и к государыне просить за тебя отправлю.

— Ты бы сперва ей про жену рассказал. Ну, будет, будет… Еремей Павлович, веди…

Мало кто являлся в гости к Шешковскому добровольно, однако вышколенный дворник Андрея пропустил без вопросов, привратник ничем не показал удивления, а служитель спросил лишь, как доложить.

— Доложи — Козловского мушкетерского полка капитан Соломин просит господина Шешковского и господина Архарова об аудиенции.

Архарова Андрей видел несколько раз и легко представил себе крупное, тяжелое, долгоносое, некрасивое лицо с пронзительным взором темных глаз. Шептались, что этим взором тот может и закоренелого злодея в обморок уложить.

Шешковского тоже видеть доводилось — еще в то время, когда он не располнел. В шестьдесят два года страх и ужас всей столицы в должности начальника Тайной экспедиции был благообразным, сутуловатым, круглым и удивительно белокожим дедушкой с кроткой и умильной улыбкой, со взглядом ласковым, порой вроде как полусонным, с голосом мягким и приветливым. Сказывали, в его кабинете иконостас во всю стену. Однако спрашивать об этом Еремея Андрей не посмел. Дядька сам додумался повернуть его лицом к образам и подтолкнуть. Питомец понял, что нужно перекреститься.

— Входите, сударь, садитесь, — сказал Архаров. — Вы, я вижу, были ранены?

— При взятии Очакова, ваше сиятельство.

— Усади барина, — велел Архаров Еремею. — И оставайся при нем.

— Чем обязаны? — полюбопытствовал Шешковский.

— Я пришел к вам, господин наместник, зная вас за человека сильного духом и не имеющего чувства страха, — начал Андрей. — И к вам пришел, господин Шешковский, зная, что мое дело непременно к вам попадет, но полагаясь на справедливость вашу. Я оказался в незавидном положении, вместе с друзьями выведя на чистую воду шайку вымогателей. Я знал, что формально не могу с ними ничего поделать, — петербуржский обер-полицмейстер, господин Рылеев, не даст этому делу ход, потому что в дело впутаны многие знатные семейства. Боюсь, весьма знатные…

— Вымогателей? — сразу переспросил Архаров.

— Да, господин наместник. Мы сцепились с ними не на жизнь, а на смерть. Нескольких клевретов главного негодяя мы убили. Пожар на Петергофской дороге — моих рук дело. Иного способа уничтожить тайники, в которых хранились документы, компрометирующие семейства, я не видел. Подозреваю, что самые важные бумаги спрятаны где-то в столице. Что же касается его самого, предводителя вымогателей… — Андрей собрался с духом. — Он заперт в таком месте, откуда не выберется. Если вы, господин Архаров, скажете мне сейчас прямо, что можете… что согласны… что знатные имена не станут для вас преградой…

— А коли станут?

— Тогда я сам, своими руками, застрелю его. Говорю это прямо.

— Боже упаси! — воскликнул Шешковский.

— Грех стрелять людей без суда и следствия, — усмехнулся Архаров. — Да и мудрено вам сие сделать…

— По его приказу убили мою невесту, господин наместник. Из-за его козней погибли два моих друга. Полагаю, Господь простит меня. А сделать сие немудрено — прикажите принести пистолеты.

— Вы собрались стрелять здесь, в кабинете господина Шешковского? — бывший московский обер-полицмейстер был не слишком удивлен — видимо, ему и такое довелось пережить. В голосе звенело веселое любопытство.

— Если позволите, я отдам приказание моему слуге. Окна кабинета выходят во двор. Пусть его пустят туда. Когда он все подготовит, благоволите отворить окно. Я покажу, как стреляют на звук.

— Вы совсем ничего не видите, сударь? — заботливо спросил Шешковский.

— Серые тени, вроде привидений.

— Сочувствую. Стрелять вы не будете, а сядете и расскажете мне о своем розыске.

— Вот тут — донесение, я надиктовал его, — сказал Андрей. — В нем имена и подробности.

— Давайте сюда! — Шешковский выхватил из Андреевой руки папку с донесением.

Если бы Андрей видел, как изменилось лицо Шешковского, когда тот развязал тесемочки и стал быстро перебирать бумаги белыми пухлыми пальцами, он бы и растерялся, и испугался. Вмиг пропал ласковый дедушка — объявился Кощей, хитрый и сладострастный, выискивающий поживу.

— А я вот не любитель портить глаза чтением. Расскажите! — велел Архаров.

Рассказ вышел долгим.

— Занятно, — сказал Архаров, когда Андрей, уже несколько охрипнув, замолчал. — И свидетели, выходит, есть. Не побоятся выступить открыто?

— Подлец рассчитывает на то, что его не будут судить открыто из опасения, что назовет имена… и весьма громкие… из тех, что имеют отношение к «малому двору»…