Евгений Санин - Завещание бессмертного

Все без исключения были настолько уверены в победе, что даже во время высадки консульской армии, в государстве Гелиоса игралась первая свадьба!

Посаженным отцом был сам Аристоник, другом жениха – Эвбулид. А жених с невестой – Лад и Домиция…

И все–то было бы ничего, да в самый разгар торжества примчался нежданный гонец — Прот, сообщивший о прибытии посла Новосирийского царства.

Это вызвало бурю ликования в стане гелиополитов.

И только трое – Аристоник и Эвбулид с Домицией не разделили общую радость.

Аристоник — потому что знал о печальной участи Новосирийского государства и его царя. Захватив Тавромений, даже охочие до славы римляне, не желая унижать себя триумфом над рабами, не стали беречь Евна для того, чтобы провести по улицам Рима, а просто задушили его в тюрьме. Вместе с женой, Серапионом и другими оставшимися в живых руководителями восстания. Остальных рабов казнили или вернули бывшим господам. Эту новость Аристоник знал уже давно и не без основания, тщательно скрывал от своих подданных.

А Эвбулиду с Домицией стало не до веселья, едва только они увидели вошедшего, следом за приосанившимся Протом, посла.

Это был Фемистокл…

Вместо того, чтобы сразу же отправиться в Пергам он, рискуя жизнью, пристал к берегам Италии. Здесь он пробрался в город, где должна была быть Домиция и, узнав, что она по дороге домой попала в плен к пиратам, повсюду принялся разыскивать ее.

И надо же – где и как сумел отыскать…

Узнав обо всем, на этот раз онемел, и надолго, Лад.

А консульская армия, между тем, неумолимо продвигалась вперед, и вскоре осадила гелиополитов все в том же городе Левки.

Как только за последним из отступавших закрылись тяжелые ворота, Аристоник, вызвал к себе Фемистокла. Расспросив его обо всем, он посетовал на то, что тот опоздал к морской битве. Одно его имя1, по убеждению царя, вселило бы ужас во врага, вдохнуло уверенность в своих воинов, и обеспечило им победу. Но сделанного не вернешь. И Аристоник поручил, имевшему уже опыт в таких делах, греку вести оборону осажденного города.

Фемистокл, не мешкая, принялся за дело. Он умело расставил гелиополитов на стенах крепости, обеспечив их всем необходимым для отражения начавшихся приступов. И на главные должности поставил тех, кого хорошо знал или кто с первого взгляда внушил ему доверие.

Проту с несколькими местными жителями он велел переодеться в крестьянскую одежду и вести разведку на дальних подступах к Левкам.

Приехавшему с ним Клеобулу доверил следить за состоянием продовольствия и воды в крепости.

Эвбулида сделал комендантом города.

А Лада назначил начальником отряда самых умелых и храбрых воинов.

И вот тут–то Лад впервые за долгие дни молчания сказал свое слово. Да еще какое! Во время одной из очередных вылазок, он взял в плен самого римского консула!

…Публий Лициний Красс мрачно шел по улицам осажденного его доблестной армией города. Он проклинал себя за то, что позволил врагу нанести себе такое бесчестье. Да и только ль себе? Со времен своего существования, Рим не знал такого позора!

Мысль консула работала хладнокровно и быстро. Спасения ему не было ни здесь, ни в Риме. Зато ожидали пытки и то, чего он боялся больше самой смерти – унижения со стороны варваров и рабов. К счастью, он не был даже связан. Это было бы излишней предосторожностью со стороны гелиополитов. Со всех сторон его окружали их суровые неумолимые лица. Особенно мрачен был главарь – огромный, могучий воин, судя по всему скиф. Представитель самого жестокого и мстительного народа.

И Красс понял, что ему надо делать.

Словно невзначай, он поднял с земли прут, скорее всего отлетевший от плетеной корзины, в которой относили на стену метательные камни или песок. И как только этот скиф оказался рядом, что было сил, стегнул ему этим прутом по глазам!

Лад взревел и замахнулся мечом на консула. Никто не успел помешать ему. Всю свою ярость, обиду, боль, скопившиеся в нем за последние дни, он вложил в этот страшный удар… Не успев даже вскрикнуть, консул был разрублен надвое.

Таким образом, он добился того, чего так жаждало его гордое римское сердце.

Аристоник, узнав об этом, похвалил Лада за поимку консула, и тут же, так как тот нужен был ему живым, как заложник и источник важнейшей информации обо всей римский армии, разжаловал его в рядовые и предупредил, что в случае малейшего нарушения дисциплины, он будет казнен безо всякой пощады.

Потеря консула вызвала растерянность среди римляни, чем не преминули воспользоваться осажденные, перейдя от вылазок к наступлению.

И тут уже всех удивил Прот.

В одном из захваченных городков он обезоружил и привел к восставшим… своего бывшего господина.

Эвбулид увидев пленного, поначалу решил, что это Квинт Пропорций, и был изумлен, как тщедушный Прот почти без боя смог одолеть такого опытного и решительного воина, шутка ли сказать – бывшего римского центуриона!

А буквально на следующий день в их стане оказался и сам Квинт. И его появление стоило Проту жизни.

Заметив опять на улице городка Пропорция, Прот решил, что это — бежавший каким–то образом из плена Луций. Он решил раз и навсегда отомстить своему бывшему господину. Зная трусливый характер Луция, он без труда думал пронзить его кинжалом, но тот вдруг умело отвел удар и сам поразил Прота только и мелькнувшим перед его глазами римским мечом–гладиусом…

Квинт выведал у умиравшего Прота все о своем брате, и с полусотней воинов попытался отбить его у гелиополитов. И отбил бы наверняка! Да только натолкнулся почти на всю армию Аристоника, и сам угодил в плен.

Потом уже Эвбулид узнал, что Квинт давно разыскивал брата. Сначала он, курсируя между Афинами и Римом, в одной из италийских гостиниц вдруг случайно увидел на стене надпись, оставленную Луцием в минуты нелегких раздумий звать его на помощь или нет:

«Сенатор Луций Пропорций, отправляясь в Пергам, брату своему Квинту – прости…»

Эта надпись вызвала у него один только смех и изумление до чего же тесен мир. Но, когда он получил письмо от брата из Пергама, то понял, что тот, кажется, нашел золотую жилу, ведущую к богатству и власти, и поспешил к нему…

Но это будет потом… А тогда бывшие рабы, сделав круг, втолкнули в него братьев, и подталкивая остриями копий, требовали от них гладиаторского боя, обещая победителю — жизнь.

Квинт бесстрашно обратил свое оружие против частокола сверкавших на солнце наконечников, но Луций, подскочив к нему, нанес предательский удар в спину.

Охнув, Квинт пошатнулся, но тут же выпрямился и гневно посмотрел назад. Не видя там никого, кроме Луция, он смерил испуганно попятившегося брата укоряющим взглядом и, как тот ни махал перед собой длинным мечом, вонзил ему в грудь свой короткий гладиус. Он хотел тут же добить брата, чтобы избавить от ненужных мучений, но Луций неожиданно взмолился, чтобы тот не спешил делать этого.