Роман Белоусов - Кровавая карусель

Слова эти, однако, довольно сухо передавали душевное состояние автора. «Разбойники» на сцене лучшего театра Германии! В это трудно поверить. Об этом он не смел даже мечтать.

В свою очередь осторожный Дальберг также потребовал переделок. По существу, ему нужен был новый вариант текста. Тот, что только что, в начале мая 1781 года, издан анонимно в Штутгарте, хотя на обложке — видимо, для отвода глаз — указаны «Франкфурт и Лейпциг», его не устраивал. Если автор желает видеть свою пьесу в театре, он должен создать ее сценический вариант, а заодно сгладить самые предосудительные места своего примечательного произведения.

Отклонить предложение у него не хватило сил. Возможность увидеть ожившим на подмостках весь свой драматический мир слишком соблазнительна.

Скрепя сердце, Шиллер принялся за «переплавку». Главное, на чем настаивал всемогущий театральный директор, — не только смягчить революционное содержание пьесы, но и перенести действие в далекое прошлое, «когда император Максимилиан даровал вечный мир Германии», то есть на конец XV века. Пойти на такую «пересадку» — значит обрядить его создание в пестрые «штаны Арлекина». Когда современные герои, говорящие вполне современным языком, окажутся перенесенными в минувшую эпоху, «они ровно ничего не будут стоить». Пьеса неминуемо пострадает. Это все равно что изображать троянцев обутыми в блестящие гусарские сапоги, а их вождя Агамемнона — с пистолетами за поясом. Одним словом, получится «ворона в павлиньих перьях».

Поначалу Шиллер пытался убедить мангеймского директора в том, что пьеса сильно проиграет от переделки. В письмах к Дальбергу он приводил убедительные доводы на этот счет. Однако тот решительно настаивал. Пришлось пожертвовать удачными моментами из-за своенравия партера, неразумия галерки и прочих презренных условностей. И он пошел на это, как и на остальные требования Дальберга.

Новый вариант пьесы, на который ушло больше двух недель, был срочно отослан в Мангейм. Причем настолько поспешно, что автор просил прощения за разнобой почерка и погрешности в орфографии: для быстроты дела пришлось прибегнуть к помощи переписчика, который безбожно обходился с правописанием.

И вот уже распределены роли между актерами, идут репетиции. Уже близок час торжества. Он настанет 13 января 1782 года. Впрочем, как литератора его признают несколькими месяцами раньше, вскоре после первого издания «Разбойников». Это признание «Эрфуртская ученая газета» выразит в таких словах: «Если мы имеем основание ждать появление немецкого Шекспира, то вот он налицо». Оценка, надо прямо сказать, более чем высокая. Когда-то он тайно мечтал о том, чтобы достичь шекспировских высот в поэзии. Теперь об этом открыто говорит читающая публика. Трудно поверить в такой успех мо-лодому человеку, которому едва исполнилось двадцать два года.

Шиллер не представлял себе, что премьера, назначенная на 13 января, пройдет без него. И он принял решение — ехать в Мангейм, несмотря на запрет герцога. Тайная поездка — смелый, если не отчаянный поступок. Дорожные расходы обещает оплатить «щедрый» директор. И вот он в Мангейме, тайком пробирается по улочкам в сопровождении верного Петерсона. Афиши, расклеенные на стенах домов, извещают почтеннейшую публику, что вечером, ровно в 5 часов, на здешней национальной сцене будут исполнены «Разбойники» — трагедия в 7 действиях, обработанная для национальной мангеймской сцены господином сочинителем Шиллером. Тайна авторства раскрыта! Что принесет ему огласка? Позор или славу? Минует ли его месть герцога?

Среди гула голосов в партере до него донеслись слова: «Говорят, автор состоял лекарем гренадерского батальона в Вюртемберге». И это уже известно! А если сегодня о нем знают в Мангейме, значит, завтра — в Штутгарте. И снова тревожная мысль: что ждет его по возвращении? Гнев герцога или милость в случае успеха?

Уже первые сцены показали, что пьеса вызывает живой интерес. Великолепно играли актеры. Поистине они забыли о себе и о внимающей толпе для того, чтобы жить своей ролью.

Представление захватывало зрителей все больше. Еще накануне Шиллер опасался, что близорукая и ограниченная публика не постигнет того, что есть в ней великого, не воспримет заключенное в ней добро, а найдет лишь прославление порока и не оценит бедного поэта по справедливости.

К счастью, его опасения не оправдались. Это стало ясно в конце спектакля. Всеобщее возбуждение охватило театр. Трибунал масс, перед которым он стоял и которого так страшился, вынес свой приговор. Это был триумф. «Зал стал похож на дом умалишенных», — писал очевидец. Топот ног, горящие глаза, сжатые кулаки, возгласы. Незнакомые люди со слезами на глазах обнимались, некоторые из женщин покидали зал, близкие к обмороку.

Бросился обнимать друга и счастливый Шиллер, жал ему руку, тормошил, смеялся. Несмотря на то, что действие было перенесено из современности в прошлое, пьеса звучала актуально — все это поняли. В ней увидели не только юношеский задор и неукротимую фантазию, но и призыв к свободе, предостережение пропитанному раболепством времени, протест против деспотии, лицемерия общества, жестокости тирана.

После спектакля состоялся ужин с актерами. Надо ли говорить о том, как был счастлив автор пьесы, с таким успехом только что сыгранной на сцене. Шиллер благодарил актеров за прекрасную игру, за умение постичь созданные им характеры. И заявил, что со временем непременно станет актером. «Нет, не как актер, а как драматический писатель будете вы гордостью немецкой сцены», — произнес пророческие слова один из актеров.

Верный слову, Дальберг сдержал свое обещание — расходы по поездке Шиллера в Мангейм были им оплачены. Всего сорок четыре гульдена ушло на их покрытие. Сумма ничтожно малая, составившая весь его первый гонорар. Расчет на то, что всемогущий Маммон наконец смилостивится, снова не оправдался.

Зато дома, в Штутгарте, Фридриха ждал сюрприз. Герцог, как и следовало ожидать, очень скоро узнавший о триумфе своего подданного, решил разыграть роль покровителя таланта. Он всемилостивейше разрешил постановку «Разбойников» на штутгартской сцене. Об этом его светлость лично сообщил своему полковому лекарю во время аудиенции. Лицемерно разыгрывая роль доброжелательного наставника, он поучал, советовал. Нет, он не против того, чтобы Шиллер сочинял стихи и драмы. Пожалуйста. Даже рад тому, что под сенью его отеческого покровительства расцветают такие таланты. Он лишь хотел бы быть первым ценителем сочинений поэта, первым наслаждаться его творениями.

Иначе говоря, герцог навязывал свою опеку, хотел, чтобы поэт передавал ему свои произведения на предварительную цензуру. Что это означало, Шиллер прекрасно понимал. Его хотят лишить собственного голоса, хотят заставить петь по чужим нотам, направлять его перо. Он мужественно отклонил предложение Карла Евгения.