Георг Борн - Невеста каторжника, или Тайны Бастилии

Спустившись под своды подвала, где хранились старые винные бочки, поломанная мебель и прочий хлам, они огляделись. Герцога нигде не было видно. По знаку лесничего, его помощники обшарили все закоулки, но Бофора и след простыл. Марсель уже не сомневался — герцог ускользнул, воспользовавшись известным ему старинным подземным ходом.

— Ну что ж, — проговорил он, обратившись к Бертраму. — Раз уж мы спустились сюда, надо довести дело до конца и осмотреть весь подземный ход.

Адриенна шла, не отставая от мужчин, хотя идти было нелегко: спертый воздух подземелья затруднял дыхание, осыпавшиеся камни и земля то и дело заставляли спотыкаться. Но подземный ход, основательно и прочно проложенный в незапамятные времена, сохранился довольно хорошо. Низкий сводчатый потолок еще хранил следы штукатурки. Но воздух здесь был такой затхлый, что все невольно стремились поскорей добраться до выхода.

— Да, здесь кто‑то недавно прошел, — сказал лесничий, показывая на четкие отпечатки подошв, видневшиеся на осыпавшейся влажной земле.

Следы встретились им еще несколько раз, и все они вели к далекому выходу. Герцог явно знал, куда шел, в этом не оставалось ни малейших сомнений.

Наконец далеко впереди забрезжило неясное пятно, и вскоре показались каменные ступени, ведущие вверх.

Доски, прикрывавшие лаз из подземного коридора и служившие полом в полуразрушенном охотничьем домике, были отброшены в сторону. Беглец даже не потрудился снова закрыть вход.

Оглядевшись, Марсель махнул рукой:

— Все ясно…

Возвратившись во дворец лесной тропинкой, они увидели карету только что подъехавшего королевского лекаря. Марсель проводил доктора в комнату матери, но входить не стал, чтобы не мешать.

Осмотрев и расспросив больную, лекарь остался очень доволен. Ночной сон явно пошел на пользу, сил у Серафи прибавилось. Конечно, она все еще была слаба, но опасность для жизни миновала.

Когда лекарь уехал, Марсель пришел к матери. Она со слабой улыбкой протянула ему навстречу руки.

— Ты здоров, Марсель? Ты хорошо себя чувствуешь? — проговорила она. — Сядь вот здесь‚ поближе. Надо воспользоваться тем кратким временем, что у меня еще осталось.

— Дай Бог тебе жить долго и счастливо в добром здравии! — воскликнул Марсель, присаживаясь на краешек постели.

А Серафи продолжала:

— Я так рада видеть тебя вместе с Адриенной! Как я вас обоих люблю!

Адриенна, в это мгновение вошедшая в комнату, услышала ее слова и пылко воскликнула:

— Мы вас тоже очень любим!

Серафи благодарно кивнула и сказала сыну:

— Настало время открыть одну тайну. Как случилось, что я умерла для всех. И почему я здесь, а не в могильном склепе Бофоров, куда меня, сочтя мертвой, тайком отнесли.

Марсель с беспокойством сказал:

— Не утомит ли тебя долгий рассказ? Ты еще очень слаба.

Но Серафи возразила с неожиданной твердостью:

— Я чувствую потребность облегчить свое сердце, рассказав тебе все это. Пусть и Адриенна послушает, она ведь была свидетельницей моих страданий.

Адриенна тихо и участливо прошептала:

— О, как я горевала тогда, глядя на вас!

— Знаю, — откликнулась Серафи. — В вас я нашла истинное сокровище, Адриенна. Это было ужасное время. Но сейчас я начну свой рассказ. Как ни горько испить чашу тяжких воспоминаний, я должна это сделать. — Серафи продолжала, немного помедлив: — Дав тебе жизнь, Марсель, я осталась в Сорбоне в полном одиночестве. У меня был только ты. Свет отрекся от меня, родной брат проклял. Но ты был моим утешением и радостью! Долгие годы мы прожили здесь с тобой одни. Ты подрастал, и ближе становился тот роковой час, когда должны были начаться для нас новые несчастья и страдания. Твой дядя, мой родной брат, однажды явился в Сорбон взбешенный, как дикий зверь. Потянулись дни, полные оскорблений и издевательств над нами. И я не в силах была защитить тебя от взрывов его ярости… — Серафи умолкла. Воспоминание о тех тяжких днях обессилило ее. Но усилием воли она собралась и продолжала: — В конце концов он разлучил нас. Темной ночью он увез меня в монастырь, чтобы я навсегда исчезла там. Тебя же он отправил в другой монастырь. И все это было сделано, чтобы разрушить счастье, которое я испытывала в любви к своему любимому сыну… Несколько лет продержали меня взаперти в монастыре. Тревога о тебе не давала мне ни минуты покоя, тем более что я не получала никаких известий о тебе. Наконец мне удалось обмануть моих стражей и бежать. Я бросилась искать тебя, но найти не смогла. Мне только удалось узнать, что ты отправился на войну. Тогда я поняла, как быстротечно время. Ты уже вырос и, наверное, мне уже не суждено увидеть тебя. Все мечты мои рухнули‚ и только слабеющая надежда, что с тобой ничего не случится, поддерживала меня и заставляла жить… — Серафи снова умолкла, снова перевела дыхание.

Марсель и Адриенна, глубоко тронутые ее рассказом, молча ждали продолжения.

— Анатоль, узнав о моем побеге из монастыря, просто обезумел от ярости и грозился застрелить меня, как только отыщет. Он не сделал этого. Он поступил страшнее. Найдя меня, он увез в Париж, в наш фамильный дворец. И здесь он принудил меня отдать руку слепому старику Каванаку, чтобы я перестала носить родовое имя Бофоров. Но это стало лишь новым началом моих страданий. Когда Каванак, исполнивший подлую волю Бофора, отняв мою свободу и имя, умер, это ничего не изменило — я по–прежнему осталась беззащитной узницей в полной власти моего гонителя.

Марсель в волнении прижал руки к лицу. Ненависть с новой силой вспыхнула в его сердце.

— И тут ты появился в Париже. Но я не успела порадоваться вести, что ты жив и здоров, как вдруг узнала, что тебя заключили в казематы Бастилии. Я убежала… А вскоре ищейки Анатоля отыскали меня и снова вернули в мою темницу, а тебя, как он сам злорадно сказал мне, заковали в цепи… Чтобы хоть как‑то облегчить твою участь и смягчить каменное сердце брата, я решилась умереть. А когда он однажды в ярости замахнулся на меня кинжалом, я поняла, что лучше самой покончить с собой, чем ждать, когда он меня рано или поздно убьет. С давних времен у меня был припасен яд, который я всегда носила с собой. И вот, решившись, я вылила отраву из пузырька в бокал и поднесла к губам. И в это мгновение в комнату вбежала Адриенна и вырвала у меня из рук бокал, который я едва успела пригубить. Но я уже потеряла сознание — видимо, нескольких капель яда было достаточно, чтобы лишить человека чувств. Когда я в оцепенении распростерлась на полу, все сочли меня мертвой. Даже моя верная Адриенна не усомнилась в этом.

— Это правда, — сказала девушка. — Лекари тоже подтвердили, что вы умерли. И все же мне не верилось — в гробу вы казались просто крепко спящей. Я несколько часов провела у вашего изголовья, надеясь отыскать в вашем лице признаки жизни, как вдруг явился герцог и приказал слугам отнести гроб в фамильный склеп.