Богдан Сушинский - Жребий викинга

— Гаральд вернется, — уверенно молвила Астризесс.

— Кто это тебе напророчил?

— Тот же, кто напророчил гибель моего супруга Олафа.

— Некий юродствующий монах?

— При чем здесь юродивый? Речь идет о твоей дочери Елизавете.

Ингигерда резко оглянулась на медлительно прохаживавшуюся у нее за спиной сестру и сначала замерла, а затем задиристо рассмеялась.

— Это мою дочь Елизавету ты уже метишь в пророчицы?!

— Не знаю, следует ли ее называть пророчицей, но… Ты что, не знала, даже не догадывалась, что твоя девчушка, это ангельское создание, владеет даром предвидения? Правда, проявляется это у нее не всегда, и не тогда, когда она стремится заглянуть в будущее, а как-то само собой, неожиданно.

Ингигерда вновь нацелила свой взор на излучину реки и какое-то время молчала, словно забыла о существовании сестры.

— Когда-то провидческий дар был нагадан мне, но, судя по всему, фризский [70] Фризы — одно из германских племен, немногочисленные представители которого до сих пор населяют Фризские острова, расположенные у северного побережья Германии. жрец-вещун ошибся, ничего важного ни в своей судьбе, ни в судьбе близких мне людей узреть я так и не сумела. Выходит, что этот дар проявился в дочери, наверное, такое случается. Хотя вряд ли стоит завидовать этому. Как же нелегко ей будет в этом безбожном мире!

— Коль уж так ей отведено… — спокойно отреагировала Астризесс.

— И что же наша юная вещунья говорит о прекрасном принце Гаральде Гертраде?

— Видит в нем своего избранника.

— Для этого не обязательно слыть вещуньей. В любом из принцев мы склонны видеть своего избранника.

— И верит, что станет королевой норвежской.

— Я верила, что стану владычицей Франции, — снисходительно передернула плечами шведская принцесса. — Но кто способен был оспаривать мечтания, которые зарождались во мне уже в одиннадцатилетнем возрасте?

— Ты — королевой Франции?! И скрыла это даже от меня?

— Зачем тебе было знать об этом? Ведь ты с пеленок грезила Римом. Даже когда тебе посчастливилось — это «посчастливилось» Ингигерда выговорила с жалостливой сочувственностью, — стать королевой полудиких норвежцев, ты по-прежнему грезила Колизеем, триумфальными шествиями легионов и боями гладиаторов. Норвежцы ведь так и называли тебя — Римлянкой, хотя плохо представляли себе, что за этим стоит.

— А ты, оказывается, бредила Парижем, — как ни в чем не бывало, продолжила Астризесс. — Странно. Не зря, наверное, Елизавета убеждена теперь, что королевой Франции суждено стать ее сестре Анне. Она переняла твой дар ясновидения, а сестра Анна должна будет перенять мечту о французском троне.

— Надо бы поближе познакомиться с этим своим чадом, — повела подбородком Ингигерда, постепенно избавляясь от иронии и недоверия. — Во всяком случае, чаще прислушиваться к тому, что оно изрекает. Кстати, что она там говорит о Гаральде? Византийский поход его будет успешным?

— Верит, что принц норвежский храбр и, не в пример моему, еще задолго до гибели «павшему» супругу, удачлив.

— Что касается Гаральда, — въедливо улыбнулась Ингигерда, — то в его звезду ты, по-моему, веришь куда убежденнее, нежели моя дочь, несмотря на все ее способности.

— Невинности его лишила принцесса Сигрид, яростная последовательница королевы Сигрид Гордой, а не я, — поспешила с оправданиями Астризесс.

— Как ты могла позволить этой кобылице опередить себя? Понимаю, что теперь ты ей этого не простишь, но все же…

— Гаральд и в самом деле обладает какой-то особой притягательной мужской силой, — в оправдание не то себя, не то Сигрид, объяснила Римлянка. — Действительно жалею, что там, в Сигтуне, не призвала его к себе в спальню, а подарила этой мстительной жрице огня.

— Хорошо еще, что она не сожгла принца вместе со всеми прочими женихами, если уж она убежденная последовательница Сигрид Убийцы.

— Тогда уж норвежцы разрубили бы и поджаривали эту змею по частям. Но… сейчас мы говорим о твоей дочери, а не о Сигрид или обо мне. И потом, когда находят принцев, рассчитывают на их короны, а не их греховную невинность.

— Надо бы напомнить об этом всем моим дочерям.

— Не забывай, что дочери взрослеют быстро, а лишать принцев невинности — не такой уж и страшный грех, как тебе представляется.

— Пока что я не могу не думать о другом — о том, что если Гаральд не возьмет нашу Елисифь в жены, придется искать женихов среди местных княжичей.

— Чьи отцы владеют двумя-тремя селениями, а потому предстают перед миром нищими и вечно воюющими, — презрительно уточнила Астризесс.

— Почти такими же нищими и вечно воюющими, как твои норвежские конунги и ярлы, — невозмутимо, без какой-либо мстительности в голосе, уточнила Ингигерда.

— Потому и не хотелось бы, чтобы она повторяла судьбу многих мечтательниц о королевских коронах.

Астризесс любила бывать в этом мезонине, выстроенном на третьем этаже княжеского дворца. Открывавшиеся отсюда виды на испещренный островками Днепр и зеленые затоны левобережья буквально завораживали ее. Она даже намекала сестре на то, что не прочь была бы обосноваться в этом гнездышке, но Ингигерда сделала вид, что не поняла ее.

В этой увешанной иконками и чешскими гобеленами комнатке великая княгиня обычно принимала своего доктора и его процедуры; здесь же «успокоительно» любовалась картинками природы и дышала целительным речным воздухом. А главное, здесь, в комнатке, куда запрещено было входить даже личной служанке и куда опасался вторгаться ее супруг, княгиня уединялась, спасаясь от людских глаз и мирских забот.

— Так ты что, намерена привести принца Гаральда сюда, во дворец, чтобы поближе познакомить с Елизаветой? — спросила великая княгиня.

— Сначала мы отправимся с ней на прогулку к форту Норманнов, пусть посмотрит, как викинги готовят к отплытию свои корабли. Там они и познакомятся. А затем, накануне отплытия, вы пригласите принца на обед, который можно превратить в своеобразную помолвку. Если между нашим вояжем к норманнским причалам и этим обедом княжна еще хотя бы раз встретится с Гаральдом, это лишь пойдет на пользу нашему замыслу.

Ингигерда отпила немного вина, пожевала дольку сушеного яблочка и только затем, не оборачиваясь на сидевшую в кресле у стены сестру, подозрительно спросила:

— А почему вдруг ты решила так заботиться о моей дочери?

Астризесс знала, что скрывается за этими словами. После ее появления в Киеве великий князь Ярослав несколько раз проявлял к ней особый интерес, оказывая всяческие знаки внимания. По красоте, свежести и даже по воспитанию своему Ингигерда явно уступала младшей, не истощенной многими родами сестре; немудрено, что та занервничала. А тут еще стало известно, что лекарь Зигфрид, которого великая княгиня боготворила, решил отправиться с купеческим караваном в Германию. Понятно, что теперь и внимание Астризесс к их с Ярославом дочери княгиня пыталась каким-то образом увязать со своими ревностью и подозрениями. Тем более что князь Ярослав уже объявил, что усыновляет пасынка Астризесс, принца Магнуса, прибывшего в стольный град вместе с ней.