Оливер Боуден - Черный флаг (ЛП)

Погода. Ветра. Мы были их рабами. Когда погода была плохой, обычно веселая атмосфера на корабле сменялась мрачной озабоченностью. Штормовые ветра превращали обыкновенное дело — держать корабль на плаву — в вопрос жизни и смерти. В такие дни ели мы урывками, в перерывах между поддержанием курса, латанием корпуса и откачкой воды. И всё это делалось с тихим сосредоточенным отчаянием людей, занятых спасением собственной жизни.

Такие дни были физически утомительными, опустошающими. Мне не давали спать, отправляли карабкаться по вантам или приставляли к помпам под палубой, где я и урывал короткие мгновенья сна, свернувшись клубочком у корпуса корабля.

Затем погода налаживалась, и жизнь продолжалась. Я смотрел, как проводили свои дни более опытные матросы — как они пьянствовали, играли и путались с женщинами, и понимал, насколько относительно скромными были мои собственные похождения в Бристоле. Я вспоминал тех парней, которых я встречал в тавернах Уэст-Кантри, считавшими себя матёрыми пьяницами и дебоширами. Если б они видели моих товарищей в деле! Драки возникали на пустом месте. В одно мгновение. Обнажались ножи. Проливалась кровь. За первый месяц на море я услышал больше хруста костей чем за предыдущие семнадцать лет моей жизни. А не забывай, ведь я рос в Свонси и Бристоле.

Но какими бы ярыми ни были эти драки, они гасли так же внезапно, как и разгорались. Мужчины, которые мгновение назад держали ножи у горла друг другу, мирились, похлопав по спине. Хлопки эти казались столь же жесткими, что и удары в драке пару секунд назад, но желаемого эффекта достигали. Согласно правилам, все конфликты следовало завершать на берегу дуэлью, саблями или на пистолетах. Конечно, этого никто не хотел. Ссора — это одно дело, умереть — совсем другое. Поэтому драки заканчивались так же быстро, как начинались. Гнев вспыхивал и угасал.

Поэтому мало кто на корабле враждовал по-настоящему. Просто мне не повезло, что нашелся тот, кто точил зуб на меня.

Впервые я это понял на второй или третий день на борту. Я ощутил пристальный взгляд мне в спину, повернулся и ответил улыбкой. Дружелюбной улыбкой. По крайней мере, я считал её таковой. Но иногда дружелюбная улыбка может показаться дерзкой усмешкой, и это только разозлило того парня. В ответ мне был послан яростный взгляд.

На следующий день, когда я шёл по шканцам, меня ударили локтем, причем так сильно, что я упал на колени, и когда я взглянул вверх, ожидая увидеть улыбающееся лицо — "попался!" — то увидел лишь усмешку на лице того самого парня, когда он повернулся через плечо, шагая в свою сторону. Огромный был амбал. У такого не хочется стоять на пути. Но похоже было, именно там я и оказался.

Позже я рассказал об этом Пятнице, чёрному матросу с палубы, у которого гамак был рядом с моим. Когда я описал ему ударившего меня мужика, он сразу понял о ком речь.

— Это Блэйни.

Блэйни. Вот и всё, что я знал об этом мужике. К несчастью, — имеется в виду, к несчастью для меня, — Блэйни меня ненавидел. Он терпеть меня не мог.

Наверное, была причина. Учитывая, что мы ни разу не говорили, вряд ли это была основательная причина, но важным было то, что причина эта существовала — у Блэйни в голове, и, в конечном счете, только это и имело значение. Это, и то, что Блэйни был огромен и, по словам Пятницы, умело владел саблей.

Ты, наверное, уже догадалась, что Блэйни был одним из первых, кого я встретил в первый вечер, когда прибыл перед отплытием "Императора". Я знаю, что ты думаешь: он был тем, с кем я заговорил первым, весь готовый преподать мне пару уроков за проявленную дерзость.

Нет, если ты так думаешь, то ошибаешься. Блэйни был одним из парней, сидевших на бочках за игрой в карты. Обычный, грубоватый мужлан, с выступающим лбом, толстыми бровями, которые постоянно собирались вместе, как будто бы он всегда был чем-то озадачен. В ту ночь я едва обратил на него внимание, и теперь, когда я вспоминаю это, мне кажется, что поэтому он и озлобился на меня; тогда и родилось его недовольство: он почувствовал, что я не заприметил его, и этого было достаточно, чтобы раздражение переросло в ненависть.

— Почему он зол на меня? — спросил я, на что Пятница лишь пожал плечами и пробормотал "Не обращай внимания". Потом он закрыл глаза, указывая, что разговор окончен.

Так я и делал. Не обращал внимания.

Ясное дело, это злило Блэйни ещё больше. Он не хотел, чтобы его игнорировали, он хотел, чтобы все его видели. Чтобы все его боялись. Я этого не делал — и да, это подливало масла в огонь его ненависти.

Тем временем стоило задуматься о другом. Например, о том, что прошел слушок, будто капитану не хватало награбленного. Вот уже два месяца как мы не совершили ни одного налета, и пока наш заработок был едва более полпенни. По кораблю разносился шум недовольства, причем он исходил в основном из каюты капитана. Скоро стало всем ясно, что ему казалось, будто он придерживался условий сделки, но получал при этом одни гроши.

Какой сделки, спрашиваешь? Короче, как каперы мы обеспечивали присутствие Ее Величества; мы были кем-то вроде не завербованных солдат в ее войне против испанцев. В обмен нам позволялось совершать налеты на их корабли совершенно безнаказанно, читай: нам разрешалось брать у них все, что душе угодно. До сих пор мы так и делали.

Но ряды испанской флотилии редели с каждым днем. В портах ходила молва, что война шла к концу, что скоро подпишут мир.

Капитан Долзелл, стоит отдать ему справедливость, был прозорлив, и он, углядев, откуда дул ветер, решил, что нам, со скудной добычей, пришла пора действовать иначе, чем уговаривалось по свидетельству.

Капитан снял треуголку, смахнул пот с бровей, и снова надел шляпу. Трэффорд, старпом, стоял рядом с ним, когда тот обратился к нам:

— Этот налет озолотит нас всех, ребята, ваши карманы треснут по швам. Но я должен предупредить — и я подведу вас как капитан, если не сделаю этого, — что ради этой наживы придется рисковать.

Рисковать. Точно. Рисковать быть пойманными, наказанными и кончить на виселице.

Говорили, у висельника в кишках пусто. Штаны пирата сшивали у щиколоток, чтобы не вываливалось дерьмо. Больше всего меня пугало именно это унижение. Не хотел бы я, чтобы Кэролайн запомнила меня болтавшимся на веревке и смердящим дерьмом.

Не ради того, чтобы оказаться вне закона, стать пиратом, я покинул Бристоль. Если бы я остался на корабле и согласился с планом капитана, то так оно бы и вышло. За нами бы погнался объединенный флот Ост-Индской компании и Ее Величества.

Я присоединился к каперам не чтобы стать пиратом, но возвращаться домой без гроша в кармане тоже не входило в мои планы. Мне пришла в голову мысль, что я смогу откупиться от своих врагов, что если я вернусь с состоянием, то смогу заплатить за свою голову.