Генри Райдер Хаггард - Собрание сочинений в 10 томах. Том 4

— Перестаньте отбиваться, менеер Адриан, это совершенно бесполезно, — обратился Мартин к своему пленнику таким спокойным голосом, будто не произошло ничего особенного, и направился с ним к двери.

На пороге Мартин остановился и сказал, глядя через плечо:

— Менеер, кажется, хеер Адриан умер. Прикажете все-таки отнести его на улицу?

Все собрались вокруг Мартина. Действительно, казалось, что Адриан умер, — по крайней мере, лицо его было бледно, как у покойника, а из угла рта текла тонкая струйка крови.

— Негодяй! — закричала Лизбета, ломая руки и с содроганием сбрасывая, будто змею, кинжал с колен. — Ты убил моего сына!

— Извините, мейнфроу, — спокойно возразил Мартин, — это неверно. Менеер приказал мне вывести хеера Адриана, и хеер Адриан хотел заколоть меня. Я с молодости привычен к таким вещам, — он недоверчиво покосился в сторону пастора Арентса, — и подтолкнул хеера Адриана под локоть, отчего кинжал вылетел у него из рук. Не сделай я этого, не остаться бы мне в живых, и тогда я не смог бы исполнить приказания моего господина. Вот я и взял хеера Адриана за плечо, как можно деликатнее, и понес его. А умер он от злости. Мне очень жаль его, но я не виноват.

— Ты прав, — сказала Лизбета, — а во всем виноват ты, Дирк, это ты убил моего сына. Как можно было обращать внимание на его слова! Он всегда был горяч, и кто же слушает человека, когда он сам себя не помнит!

— Как ты мог допустить такое обращение со своим братом, Фой? — вмешалась Эльза, вся дрожа от негодования. — С твоей стороны было трусостью стоять и смотреть, как этот рыжий задушил твоего брата. Ты ведь хорошо знал, что твои насмешки вывели из себя Адриана, и он сказал то, чего не думал. Так бывает иногда и со мной. Я никогда больше не стану говорить с тобой. Адриан сегодня спас меня от разбойников!

Она залилась слезами.

— Тише, тише! Теперь не время для упреков, — сказал пастор Арентс, проталкиваясь мимо испуганных мужчин и обезумевших женщин. — Вряд ли он умер. Дайте мне взглянуть на него: я кое-что смыслю в докторском искусстве.

Пастор опустился на колени возле бесчувственного Адриана и стал выслушивать его.

— Успокойтесь, фроу ван Гоорль, ваш сын жив, — сказал он через минуту, — сердце бьется. Друг Мартин нисколечко не повредил ему, дав ему почувствовать свою силу. Я думаю, что у него от возбуждения лопнул кровеносный сосуд, и оттого у него так сильно идет кровь. Мой совет — уложить его в постель и класть на голову холодные компрессы, пока не придет доктор. Возьми его, Мартин.

Таким образом, Мартин отнес Адриана не на улицу, а в постель. Фой же, радуясь предлогу избегнуть незаслуженных упреков Эльзы и тяжелого вида материнской печали, поспешил за доктором. Скоро он вернулся с ним и, к великому облегчению всех, ученый муж возвестил, что, несмотря на потерю крови, Адриан, вероятно, не умрет. Однако он советовал ему пролежать в постели несколько недель и предписал тщательный уход вместе с полным покоем.

В то время как Лизбета с Эльзой хлопотали около Адриана, Дирк с Фоем — пастор Арентс ушел — сидели в комнате наверху, в той самой комнате с балконом, где много лет тому назад Дирк получил отказ от Лизбеты, между тем как Монтальво стоял спрятавшись за занавесью. Дирк был очень расстроен: когда вспышки его гнева успокаивались, он опять становился добрым человеком, и болезнь пасынка глубоко огорчала его. Теперь он оправдывался перед Фоем или, скорее, перед собственной совестью.

— Человек, осмелившийся так говорить о родной матери, недостоин жить в одной семье с ней, — говорил Дирк, — кроме того, ты слышал, что он сказал о пасторе. Говорю тебе, я боюсь этого Адриана.

— Если кровотечение сейчас не прекратится, то вам уже не придется больше выслушивать его, — мрачно заявил Фой. — Но если вам угодно знать мое мнение об этом деле, то мне кажется, что вы придали слишком большое значение пустякам. Адриан всегда останется Адрианом, он не из нашей семьи, и мы не должны судить его по нашей мерке. Вы себе не можете представить, чтобы я вышел из себя из-за того, что служанка забыла поставить прибор за столом, или чтобы я вздумал заколоть Мартина, или чтобы у меня мог лопнуть сосуд из-за того, что вы приказали вывести меня. Я и не подумал бы сопротивляться: разве может человек обыкновенной силы бороться с Мартином? Это значило бы то же, что рассуждать с инквизиторами. Но я — это я, а Адриан — это Адриан.

— Но что он говорил! Ты помнишь его слова?

— Да, если бы я сказал их, они имели бы большое значение, но, сказанные Адрианом, они не важнее, чем если бы были сказаны рассерженной женщиной. Он постоянно дуется, обижается и выходит из себя по каждому поводу, и тогда все, что он говорит, не имеет другой цели, кроме как сказать несколько громких фраз и выказать свое превосходство испанского дворянина над нами. Он в действительности не хотел уличать меня во лжи, отрицая, что я видел его с Черной Мег, ему хотелось только противоречить, а может быть, скрыть кое-что. Если вы желаете знать правду, то я скажу вам, что, по моему мнению, старая ведьма передавала его записки какой-нибудь молодой даме, а Гаг Симон снабжал его крысами для соколов.

— Все это, может быть, и так, но что ты скажешь о его словах относительно пастыря. Они возбуждают мое подозрение. Ты знаешь, в какое мы живем время, и если он пойдет такой дорогой, — помни, это у него в крови, — то жизнь всех нас будет у него в руках. Отец некогда собирался сжечь меня. Я не желаю, чтобы сын исполнил его намерение.

— Я вырос с Адрианом и знаю, что он такое. Он тщеславен, и пускай себе, глядя на меня с вами, ежеминутно благодарит Бога, что не похож на нас. У него много пороков и недостатков: он ленив, считает унизительным для себя работать, как простой фламандский бюргер, и тому подобное, но сердце у него доброе. И скажи мне кто-нибудь посторонний, что Адриан способен стать предателем и довести собственную семью до эшафота, так я заставил бы этого человека проглотить свои слова. Что же касается его слов о первом замужестве матери, — Фой опустил голову, — то, конечно, это предмет, о котором я не имею права рассуждать, но, говоря между нами, он не виновен во всем этом, а положение его крайне неприятное, и, понятно, он сердится.

В эту минуту дверь отворилась и вошла Лизбета.

— Что Адриан? — спросил Дирк.

— Ему, слава Богу, лучше, хотя доктор пробудет с ним всю ночь. Он потерял много крови и, в лучшем случае, должен будет долго пролежать в постели. Главное, никто не должен противоречить ему или грубо обращаться с ним… — она многозначительно взглянула на мужа.

— Довольно, — с раздражением перебил ее Дирк, — Фой только что читал мне наставление о моем обращении с твоим сыном, и я не желаю выслушивать еще нотации от тебя. Я обошелся с ним, как он того заслуживал, и если ему угодно было взбеситься до того, что его стало рвать кровью, то это не моя вина. Тебе следовало бы воспитывать его построже.