Генри Райдер Хаггард - Собрание сочинений в 10 томах. Том 4

— Вы дьявол! — воскликнула Лизбета, отшатнувшись от окна.

— Я никогда не считал себя им, но если вы хотите иметь точное определение, то я — трудолюбивый работник, испытавший много неудач и вынужденный иногда прибегать к решительным средствам, чтобы обеспечить себя на старость. Уверяю вас, что я не желаю уморить кого бы то ни было голодом, я желаю только найти сокровище Хендрика Бранта, и если ваш супруг не захочет помочь мне в этом, то я должен заставить его — вот и все. Дней через шесть или девять после того, как я примусь за него, я уверен, он заговорит. Нет ничего проще, чем заставить упитанного бюргера, привыкшего к изобилию во всем, открыть рот, как абсолютно лишить его пищи, которую он может только видеть и обонять. Муки Тантала? [102] [102] Тантал — сын бога Зевса, царь горы Сипила в Малой Азии, который, желая узнать, всеведущи ли боги, убил своего сына Пелопса и накормил их его мясом. Боги жестоко наказали Тантала: стоя в подземном царстве по пояс в воде, он не мог напиться, так как вода отступала перед ним. Над ним висели ветки с плодами, но они отодвигались, когда он протягивал к ним руку ( греч. мифол .). Подобные вещи прекрасно применимы к настоящим обстоятельствам.

Гордость Лизбеты была сломлена. В отчаянии несчастная бросилась к ногам своего мучителя, умоляя его о жизни мужа, заклиная его именем Бога и даже сына его Адриана. До того довел ее ужас, что она решилась молить этого человека именем сына, рождение которого было позором для нее.

Он попросил ее встать.

— Я желаю спасти вашего мужа, — сказал он. — Даю вам слово, что, если он только скажет мне то, что мне надо, я спасу его и даже, хотя риск и велик, постараюсь способствовать его бегству. Теперь я попрошу вас пройти наверх и объяснить ему мои миролюбивые намерения.

Подумав минуту, он прибавил.

— Вы сейчас упомянули имя Адриана. Это, вероятно, тот самый молодой человек, подпись которого стоит под этим документом? — Он подал Лизбете бумагу. — Прочтите его спокойно: спешить некуда. Добрый Дирк еще не умирает с голоду. Мне сейчас сообщили, что он прекрасно позавтракал, и будем надеяться, не в последний раз.

Лизбета взяла исписанные листы и взглянула на них. Вдруг она поняла, в чем дело, и поспешно пробежала листы до конца последней страницы, где стояла подпись. Увидев ее, она бросила сверток на пол, будто из него выползла змея и ужалила ее.

— Вам, кажется, тяжело видеть эту подпись, — с участием заговорил Монтальво, — и я не удивляюсь этому. Мне самому приходилось испытывать подобные разочарования, и я знаю, как они оскорбляют благородный характер. Я показал вам этот документ из великодушия, желая предостеречь вас от этого молодого человека, которого, как я мог понять, вы считаете моим сыном. Человек, способный выдать брата, может сделать шаг дальше и предать свою мать, поэтому советую вам не выпускать молодого человека из виду. Не могу не высказать вам также, что на вас в данном случае ложится большая вина. Как можно проклинать ребенка еще до его рождения? Ведь вы понимаете, о чем я говорю? Проклятие обратилось местью против вас самой. Этот случай может служить предупреждением от увлечения минутной страстью.

Лизбета уже не слушала его; она думала напряженно, как никогда до сих пор. В эту минуту, как бы по вдохновению, ей пришли на память слова умершей фроу Янсен: «Я жалею, что раньше не захватила чуму, тогда я отнесла бы ее в тюрьму, и они не смогли бы ничего сделать с мужем». Дирк в тюрьме и обречен на голодную смерть, потому что, вопреки убеждению Монтальво, он ничего не знал, а следовательно, и не мог ничего сказать. Она заражена чумой: симптомы хорошо знакомы ей, ее яд жжет ей жилы, хотя она еще в силах думать, говорить и ходить.

Лизбета не считала преступлением заразить мужа чумой. Лучше ему умереть от чумы в пять дней, а может быть, и быстрее, чем умирать с голоду целых двенадцать дней и, может быть, еще при этом подвергаться мучениям пытки. Лизбета быстро решилась и сказала хриплым голосом:

— Что вы хотите, чтобы я сделала?

— Я желаю, чтобы вы убедили вашего мужа перестать упорствовать и сообщить тайну нахождения наследства Бранта. В таком случае я обещаю немедленно после того, как удостоверюсь в справедливости его слов, освободить его. А пока с ним будут обращаться хорошо.

— А если он не захочет или не сможет?

— Я сказал вам, что будет в таком случае, и чтобы показать, что не шучу, я сейчас же подпишу приговор. Если вы не согласитесь на выполнение моего поручения или, если ваше вмешательство окажется безуспешным, я в вашем присутствии передам это распоряжение офицеру, и через десять дней вы узнаете о том, что приговор приведен в исполнение.

— Я пойду, — сказала она, — но мы должны увидеться наедине.

— Это правилами не допускается, — отвечал Монтальво, — но если я буду убежден, что при вас нет оружия, то я сделаю исключение.

Написав приговор и засыпав песком из песочницы (Монтальво во всем любил аккуратность), он сам, с соблюдением всевозможной вежливости проводил Лизбету в тюрьму к ее мужу и, впустив ее туда, обратился к Дирку мягким тоном:

— Друг ван Гоорль, привожу вам гостью, — запер дверь и сам остался ожидать за дверью.

Не станем описывать то, что произошло в тюрьме. Сообщила ли Лизбета мужу о своем ужасном, но вместе с тем спасительном намерении, рассказала ли ему о предательстве Адриана, о чем они говорили между собой на прощание и как молились вместе в последний раз, — все это обойдем молчанием, предоставив читателю дополнить все подробности своим воображением.

Монтальво, потеряв терпение, отпер дверь и увидел, что Лизбета и ее муж стоят рядом посреди комнаты на коленях, подобно изваяниям на каком-нибудь древнем мраморном памятнике. Услышав шум, они поднялись. Дирк обнял жену последним долгим объятием и затем, выпустив ее, положил одну руку ей на голову, благословляя ее, а другой указал на дверь. Так невыразимо трогательно было это немое прощание, что не только насмешка, но даже вопрос замер на губах Монтальво. Он не мог выговорить ни слова здесь.

— Пойдемте, — проговорил он наконец. И Лизбета вышла.

В дверях она обернулась и увидела, что муж ее все еще стоит посреди комнаты и из глаз его катятся слезы, но на лице сияет неземная улыбка, а одна рука поднята к небу. В таком положении он стоял, пока она ушла.

Монтальво и Лизбета вернулись в маленькую комнату.

— Я опасаюсь, на основании виденного, — заговорил Монтальво, — что ваши старания не увенчались успехом.

— Да, не увенчались, — отвечала она голосом умирающей. — Тайна сокровища, о которой вы допытываетесь, не известна ему, стало быть, он не может открыть ее вам.

— Очень сожалею, что не могу поверить вам, — сказал Монтальво, — стало быть… — Он протянул руку к колокольчику, стоявшему на столе.