Генри Хаггард - Братья

– Нет, – ответил Годвин. – Только не хвались до конца битвы, их еще много, но они, конечно, не пройдут сюда. Дай Бог, чтобы у них не было копий или луков.

Он оглянулся: вдали от берега спокойно плыл серый, а на нем сидела Розамунда. Девушка видела все, потому что ее лошадь плыла немного наискось, и она сняла с шеи платочек и махнула им братьям. Они поняли, что она гордится их подвигом и благодарит святых за то, что они уже успели совершить такие деяния ради нее.

Годвин был прав: хотя предводитель давал суровые приказания своим людям, отряд не подходил близко к ужасным мечам, замаскированные искали камни, чтобы осыпать ими д'Арси. Но вокруг было больше ила, чем булыжников, а камни, служившие материалом для мола, оказались слишком тяжелы и велики. Воины нашли только несколько, бросили ими в д'Арси, но булыжники или не попадали в братьев, или не причиняли им большого вреда. Немного времени спустя человек, которого звали начальником, что-то сказал солдатам через своего помощника. Несколько воинов отбежали в заросли терновника и вернулись оттуда с длинными веслами.

– Они хотят бить нас веслами. Что нам делать, брат? – спросил Годвин.

– Сделаем все, что возможно, – откликнулся Вульф. – Впрочем, то, что случится дальше, теперь неважно, если только воды моря пощадят Розамунду. Вряд ли враги настигнут ее; после того как убьют нас, им еще придется отвязать лодку, сесть в нее и отчалить.

Вдруг Вульф услышал за спиной какой-то шорох. Годвин внезапно вскинул руки и упал на колени. Вульф отступил: человек, которого они считали мертвым, стоял живой и здоровый, держа окровавленный меч. Вульф кинулся на него и нанес ему несколько жестоких ударов; первый же из них отделил лезвие его меча от рукоятки, второй разорвал кольчугу и глубоко вонзился в его бок, на этот раз он упал, чтобы уже никогда не подняться. Вульф взглянул на брата – кровь заливала лицо Годвина, слепила его глаза.

– Спасайся, Вульф, мне пришел конец, – прошептал он.

– Нет, тогда бы ты не говорил, – и Вульф, обняв брата, поцеловал его в лоб. Он, как ребенка, поднял Годвина, подбежал к тому месту, где стояли лошади, и вскинул его на седло.

– Держись крепче! – крикнул он. – Держись за гриву и луку. Сохрани присутствие духа, мужайся, и я все-таки спасу тебя.

Накинув поводья на левую руку, Вульф вскочил на свою собственную лошадь и повернул ее. Прошло секунд десять, вооруженные веслами пираты, которые собирались к месту разветвления двух тропинок, вдруг увидели больших коней, безумно мчавшихся прямо на них.

На одном покачивался жестоко раненный человек со светлыми волосами, запятнанными кровью, держась руками за гриву и седло, на другом сидел воин Вульф с расширившимися глазами, с лицом, похожим на лик огня. Он потрясал своим кроваво-красным мечом и вторично в этот день выкрикивал:

– Д'Арси, д'Арси! Против д'Арси – против смерти!

Враги увидели братьев, закричали, столпились и подняли весла, чтобы встретить всадников. Но Вульф ожесточенно пришпорил коня, и, хоть путь был короток, тяжелые лошади, выдрессированные для турниров, уже неслись с огромной скоростью. Вот они близко. Весла качнулись в сторону, точно тростинки, засверкали мечи, и Вульф почувствовал, что ранен, но куда, не понял. Его меч тоже блеснул, блеснул всего раз, второго удара он нанести не успел – его противник упал, как пустой мешок.

Святой Петр! Они промчались через толпу. Годвин все еще качался в седле, а там вдали, приближаясь к берегу, серая лошадь боролась с волнами. Они пробились. Перед глазами Вульфа расплывалось красное пятно, ему казалось, будто земля поднимается им навстречу и все кругом пылает, как огонь.

Позади затихли крики, теперь слышался только один звук – конский топот. Потом и топот ослабел, замер в отдалении, и молчание и тьма окутали сознание Вульфа.

Годвину снится, что он умер, что где-то внизу, под ним, плывет мир, что сам он, распростертый на ложе из черного дерева, несется в черной мгле и что его охраняют двое светлых стражей. «Это ангелы-хранители», – думается ему.

Время от времени появляются и другие духи и спрашивают ангелов, сидящих у него подле изголовья и в ногах:

– Грешила ли эта душа?

И слышится ответ ангела, сидевшего у изголовья:

– Грешила.

И снова спросил голос:

– Умер ли он свободным от грехов?

– Он умер несвободным, с красным поднятым мечом, но погиб во время славной битвы.

– Во время битвы за крест Христов?

– Нет, за женщину.

– Увы, бедная душа, грешная, несвободная, она погибла ради земной любви. Может ли он заслужить прощение? – несколько раз повторил с грустью вопрошающий голос, становясь все слабее и слабее, пока наконец не затерялся вдали.

Зазвучал новый голос, голос отца Годвина, никогда не виденного им воителя, который пал в Сирии. Годвин тотчас же узнал его, у видения было лицо, высеченное из камня, как на гробнице в церкви Стоунгейтского аббатства, на его кольчуге виднелся кроваво-красный крест, на щите красовался герб д'Арси, а в руках блестел обнаженный меч.

– Это ли душа моего сына? – спросил он у стражей, облаченных в белые одежды. – Если да, то как он умер?

Тогда ангел, бывший в ногах ложа, ответил:

– Он умер с красным поднятым мечом, умер во время честного боя.

– Он бился за крест Христов?

– Нет, за женщину.

– Он бился за женщину, когда должен был пасть в святой войне. Увы, бедный сын! Увы, значит, нам нужно снова расстаться, и теперь навсегда.

Этот голос тоже замер.

Что это? Сквозь тьму двигалось великое сияние, и ангелы, сидевшие в ногах и при изголовье ложа, поднялись и приветствовали великий свет своими пламенными копьями.

– Как умер этот человек? – спросил голос, звучавший из сияния, голос глухой и страшный.

– Он умер от меча, – ответил ангел.

– От меча врагов небес? Он бился в войне небес?

Но ангелы молчали.

– Нет до него дела Небу, если он бился не за Небо, – снова сказал он.

– Пощади его, – заступились хранители, – он был молод и храбр и не знал истины! Верни его на землю, чтобы он очистился от грехов, позволь нам снова охранять его.

– Да будет так, – прозвучал голос. – Живи, но живи как рыцарь небес, если ты хочешь достичь Неба!

– Должен ли он отказаться от земной любви и земных радостей? – спросили ангелы.

– Этого я не сказал, – ответил голос, вещавший из сияния.

И странное видение исчезло.

Полное отсутствие сознания… Потом Годвин очнулся и услышал другие голоса – человеческие, горячо любимые, хорошо памятные. Увидел он также наклонившееся над ним лицо – самое человеческое, самое любимое, самое памятное, с чертами Розамунды. Он пролепетал несколько вопросов, ему принесли поесть и велели спать, и он опять заснул. Так продолжалось много времени. Пробуждение и сон, сон и пробуждение. Наконец однажды утром Годвин проснулся по-настоящему в маленькой комнате, которая находилась рядом с соларом, гостиной замка Холл в Стипле; здесь братья спали с тех пор, как дядя взял их к себе. Против Годвина на кровати-козлах сидел Вульф с перевязанными рукой и ногой, подле него стоял костыль. Он немного побледнел и похудел, но это был все тот же веселый, беспечный Вульф, лицо которого по временам умело принимать ожесточенное выражение.