Дарья Плещеева - Аэроплан для победителя

— Проклятый Таубе. Вот для чего он учился летать… — пробормотал Лабрюйер. — Отчего эти дамы так наивны?

— По моему свисту открывай по ним пальбу — по всем сразу. Бей по ногам. А я отниму у них Калепа.

— Его бы не задеть. Постарайся втащить его за ту будку, там всего шагов двадцать.

— Ну, Господи благослови, — Енисеев перекрестился, беззвучно рухнул наземь и ловко пополз, не отрывая длинного тела, бедер и колен от земли, извиваясь, как неведомая науке рептилия.

— С Богом, — шепнул ему вслед Лабрюйер и тихонько пошел влево, выбирая удачное место для стрельбы. Наконец он встал в правильную стойку, чуть наклонившись вперед, держа револьвер двумя руками. Таубе загораживал собой Калепа, самого его загораживал Водолеев, справа от Таубе стоял Дитрихс, возился с какой-то веревочной путаницей. Потом он полез на крыло «фармана». Лабрюйер понял — будет устраивать пассажирское место. Водолеев светил ему, Таубе и кто-то из конюхов, поддерживая Калепа, стояли в темноте.

Лабрюйер, ожидая сигнала, сгорал от нетерпения. Он чувствовал, что ждал этой минуты и этого боя не то чтобы всю жизнь, но последние семь лет — точно.

Все произошло так стремительно, что, кажется, уложилось в одну-единственную секунду. Пронзительный свист Енисеева, два выстрела Лабрюйера, крики, падение Калепа, которого повалил Таубе. И сразу луч фонарика уперся в Лабрюйера.

Разумеется, Дитрихс и Таубе были вооружены. Главное для них было — увидеть противника. Лабрюйер выстрелил еще раз наудачу и бросился наутек, прыгая из стороны в сторону. Луч фонарика гнался за ним, из шести выстрелов не настиг ни один.

Наконец Лабрюйер, отбежав довольно далеко, заскочил за штабель досок возле трибуны. Теперь он был спасен — он мог, прячась за скамейками, забраться повыше и расстрелять противника сверху. Тем более что и Енисеев открыл пальбу, из чего Лабрюйер понял: ему удалось спрятать Калепа за угол сарая, и он способен атаковать.

Но мгновенно сочиненный план сразу рухнул: Таубе и Дитрихс, не пытаясь штурмовать трибуну, побежали прочь. Луч фонарика скакал возле аэроплана. Озадаченный Лабрюйер вглядывался во вдруг возникшую суету возле «фармана». И вдруг он понял — аэроплан пришел в движение. Раздался стрекот мотора.

Лабрюйер что было духу, прихрамывая, побежал к аэроплану. Но было поздно. «Фарман», как и положено аэроплану-разведчику, не нуждался в особых приспособлениях для взлета, как тот же «райт», и мотор, в который Калеп всю душу вложил, набирал обороты очень быстро.

— А я?! А меня?! — раздался отчаянный вопль.

Водолеев бежал следом за поднимающимся аэропланом.

— Аякс! Аякс! — послышался крик Енисеева. — Живо в домик графини! Там Зверева и Слюсаренко! Может быть, они!..

Лабрюйер ворвался в домик.

Там никого не было.

Он заглянул в распахнутый шкаф с «амазонками» Альды, даже под стол заглянул — никого!

В дверях появился Енисеев с револьвером наготове.

— Ну?!

— Пусто!

— Альда! Ее работа! Она их где-то спрятала и вывезет потом… Слушай, Аякс, у нас только один выход. Пошли! Скорее!

— Куда?

— Они улетели втроем — Дитрихс, Таубе и Калеп. Три человека — «фарман» их далеко не унесет. Нужно догонять.

— На мотоциклете?

— Они в сторону залива полетели! Как ты по лесу на мотоциклете поскачешь? За мной!

Енисеев привел Лабрюйера в конюшню. Попали они туда вовремя — конюхи торопливо седлали двух лошадей. Не дознаваясь, кому и для чего понадобились среди ночи эти лошади, Енисеев с диким воем и потрясанием кулаков воздвигся в дверях.

Лабрюйер напрочь забыл про черепной грим, а вот Енисеев очень вовремя о нем вспомнил.

Конюхи, онемев от ужаса и пятясь, отступили шагов на двадцать, тогда только развернулись и, вопя по-латышски, побежали по длинному проходу меж стойлами, пугая лошадей.

Енисеев вывел оседланного коня, сунул оводья в руку Лабрюйеру.

— В седло — и выезжайте!

— Да я такой же наездник, как…

— В седло, черт бы вас побрал!

Сам он взлетел на коня, даже не коснувшись стремян, Лабрюйер же вскарабкался с некоторым трудом — давно не приходилось задирать ногу на высоту стремени.

Они выехали на летное поле.

— К задним воротам! — распорядился Енисеев. — Вон, глядите, они летят!

Аэроплан действительно был смутно виден в ночном небе.

Железную дорогу оба всадника пересекли между солитюдской станцией и переездом.

— Над Анненхофом пролетают, — сказал Енисеев. — Туда.

— А что толку? — Лабрюйер ерзал в седле, не в силах понять, коротки ему стремена или же длинны.

— Нужно попасть в мотор.

— Как попасть?

— Пулей, брат Аякс, пулей!

— Мы же Калепа погубим!

— Никого мы не погубим. Аэроплан будет планировать и мягко опустится..

— Куда?

— Куда-нибудь!

Он послал коня галопом по дороге меж огородов. Конь Лабрюйера, как это водится у лошадей, тоже перешел в галоп. Аэроплан порядком опережал их и был уже над Кляйн-Дамменхофом. Таубе держал курс на север.

Лабрюйер откопал в памяти карту. За полосой леса в том направлении опять была деревенская местность, и опять лес, и там уж — старое русло Курляндской Аа, которое называлось Больдер-Аа. Если лететь вдоль него — можно было оказаться в Усть-Двинске. А там, имея достаточно денег, уговориться с рыбаками, чтоб переправили хоть куда — если повезет, можно нанять судно и до острова Эзеля. И затеряться…

— Придется ехать лесом! — крикнул Енисеев. — Вы тамошние дорожки знаете? Через лес?

— Знаю дорогу на Клейстенхоф!

— Вперед!

И тут Лабрюйеру почудилось, будто стучат оземь еще какие-то конские копыта.

— Енисеев, нас преследуют! — крикнул Лабрюйер.

— Знаю! — отвечал Енисеев. — Это Альда! И кто-то еще! Наших лошадей для нее седлали! Вперед! Погода портится, им приходится бороться с ветром! Вперед! Мы их догоним!

Действительно — аэроплан сносило к востоку.

И тут раздался выстрел.

Лабрюйер сперва удивился — это был не револьвер и не пистолет, а, похоже, винтовка. Преследователи взяли с собой дальнобойное оружие, и это совсем не радовало. Понять же, где они, Лабрюйер не мог, да и если понять, легче от того не станет.

— В лес, в лес! — крикнул он.

— Вперед! — отозвался Енисеев.

И снова прозвучал выстрел.

Лабрюйер не мог взять в толк — если эти люди палят издалека, на что они рассчитывают? Попасть если не во всадника, так хоть в лошадь?

Третий выстрел тоже оказался неудачным, но опасность с каждой секундой уменьшалась — Енисеев и Лабрюйер доскакали до леса.

— Черт возьми! Мы в безопасности, но мы не видим аэроплана! — сказал Енисеев, когда Лабрюйер нагнал его.

— До Клейстенхофа совсем близко, там с открытого места увидим, — пообещал Лабрюйер.

— Кажется, от нас отстали.