Генри Райдер Хаггард - Собрание сочинений в 10 томах. Том 9

На рассвете они двинулись дальше, по-прежнему проходя среди развалин, встречая следы умершего, давно забытого народа. До цели их долгого путешествия оставалось не больше десяти миль, но дорога — если путь, по которому они двигались, можно было назвать дорогой — поднималась в гору. Волы, из которых уцелело всего четырнадцать, сильно истомились, исхудали, разбили себе ноги, а потому двигались очень медленно, с трудом волоча вверх тяжело нагруженный фургон. Было уже за полночь, когда путешественники наконец вошли в то населенное место, которое лишь с натяжкой можно было назвать городом Бамбатсе.

— Когда мы двинемся отсюда, нам, вероятно, придется возвращаться по воде, если только до тех пор мы не закупим свежих волов, — сказал Мейер, с сомнением поглядывая на тяжело дышавших измученных животных.

— Почему? — тревожно спросил мистер Клиффорд.

— Потому что мухи цеце искусали многих из наших волов, а также и мою лошадь, и яд уже начинает оказывать свое действие. Я еще сомневался прошлой ночью, но сейчас я уверен в этом. Посмотрите на их глаза. Это случилось еще в кустарниках в долине, где мы останавливались восемь дней тому назад. Я говорил тогда, что не следовало этого делать.

В это время они пришли к гребню холма, и оттуда перед ними открылся величественный вид развалин, окружавших Бамбатсе. Теперь трое белых сели на лошадей. Прямо перед путниками возвышался крутой холм, который как бы вдавался в широкую Замбези, служившую ему защитой с трех сторон. Четвертая его сторона, находившаяся как раз перед ними, тоже была защищена природой, воздвигнувшей здесь неприступную, совершенно отвесную гранитную скалу, поднимавшуюся от самого подножия холма на высоту пятидесяти футов. Только в одном месте было нечто вроде естественной скалистой дорожки, которая вела в город. На самом холме, который, вероятно, занимал восемь или десять акров и был окружен глубокой донгой, или рвом, возвышались три кольца укреплений, расположенных одно над другим; стены были мощной кладки, очевидно возведенные в давно минувшие времена. Глядя на них, Бенита без труда поняла, почему несчастные португальские беглецы избрали Бамбатсе своим последним убежищем, где они погибли не от рук дикарей, преследовавших и окруживших их со всех сторон, а только от голода. И в самом деле, крепость казалась неприступной для любой армии, если только нападающие не располагали осадными орудиями.

Поэту сторону естественного рва, который, без сомнения, в былые времена наполнялся водой, отведенной от Замбези, раскинулась деревушка макаланга, состоявшая примерно из семидесяти-восьмидесяти жалких хижин такой же круглой формы, как и дома их предков, но выстроенных из глины и тростника. Их окружали сады и четырехугольные поля, очень хорошо обработанные и в это время года колосившиеся хлебами. Зато скота Бенита нигде не увидела; это заставило ее предположить, что его держали для безопасности на холме, за стенами укрепления.

Фургон, подпрыгивая на дороге, прогремел по деревне, немногие выбежавшие из домов женщины и дети боязливо посмотрели на него. Вскоре путники достигли скалистой дорожки, которая у стены замыкалась нагромождением больших каменных глыб, взятых из развалин, и кучами колючего кустарника. Пока фургон стоял, а сопровождающие путников макаланга при помощи немногих появившихся теперь мужчин очищали путь, Бенита смотрела на массивную круговую стену, имевшую около сорока футов высоты и двадцать — толщины, выстроенную из чистого гранита, без цемента, и украшенную орнаментом из разноцветных пород камней. В толще стены Бенита различила выемки, в которых когда-то был подъемный мост, уже давным-давно исчезнувший.

— Какое удивительное место, — сказала она отцу. — Я рада, что приехала сюда. Вы все здесь осматривали?

— Нет, мы были только между первой и второй стеной и один раз — между второй и третьей. Древний храм, или что-то вроде этого, помещается на вершине, куда нас не хотели пускать; именно там и зарыт клад.

— То есть вы предполагаете, что там зарыт клад, — с улыбкой поправила его Бенита. — Скажи, отец, кто поручится тебе, что макаланга выполнят свои обещания и впустят вас на вершину в этот раз. Может быть, они возьмут ружья, которые мы привезли, а нам покажут на двери… вернее, на ворота.

— Ваша дочь права, у нас нет никаких гарантий, что нас пропустят; и потому раньше, чем из фургона будет вынут хотя бы один ящик, мы должны обезопасить себя, — заметил Мейер. — О, я знаю, что все это довольно рискованно и что следовало подумать об этом раньше, но теперь уже поздно рассуждать. Смотрите, камни уже отвалили. Вперед!

Длинный бич щелкнул, бедные измученные волы натянули постромки, и фургон въехал в роковую крепость. За стеной виднелось большое открытое пространство, нечто вроде открытой площади, на которой некогда возвышались строения, теперь превратившиеся в груды камней, наполовину исчезнувшие под высокой травой, под деревьями и ползучими растениями. Эта площадь образовывала внешнее кольцо храма; в этом кольце в древние времена были дома жрецов и вождей народа. Пройдя ярдов сто-сто пятьдесят, они приблизились ко второй стене, не такой толстой, но во всем остальном не отличавшейся от первой, и увидели в тени — так как день был жаркий — всех жителей Бамбатсе, собравшихся, чтобы поприветствовать белых.

Когда их разделяло уже только пятьдесят ярдов, путешественники сошли с лошадей и оставили их вместе с фургоном под присмотром макаланга Тамалы. Бенита стала между отцом и Джейкобом Мейером, и все трое направились к сидевшим полукругом туземцам. Здесь были только взрослые мужчины, всего около двухсот человек.

Все они быстро вскочили на ноги в знак уважения к гостям — за исключением одного человека, который продолжал сидеть, прислонясь спиной к стене. Бенита увидела, что все они обладали такой же внешностью, как и их посланцы. Они были высоки и красивы, с печальными глазами и боязливым выражением лиц. Было видно, что эти люди жили изо дня в день в постоянном страхе перед угрожавшим им рабством или смертью.

Круг туземцев разрывался в одном месте проходом, через который Тамас ввел белых; когда Бенита вошла в круг, она почувствовала на себе пристальные взгляды всех этих людей с печальными глазами. В нескольких шагах впереди сидел на земле, прислонившись спиной к стене, человек, голова которого была спрятана под великолепно вышитым покрывалом, наброшенным сверху. Белым пришельцам поставили три стула прекрасной резной работы. Жестом руки Тамас пригласил их сесть, что они и сделали; так как им не подобало заговаривать первыми, чтобы не унизить своего достоинства, то они молчали.

— Будьте терпеливы и снисходительны, — проговорил наконец Тамас. — Мой отец, Мамбо, возносит молитвы к Мунвали и к духам своих праотцев, прося их благословить ваш приезд и открыть ему будущее.