Ксавье Монтепен - Искатель приключений

– Итак, милая Венера, – спросила Дебора, нежно целуя свою подругу, – это единственная причина горьких слез, которые вы проливали сейчас?

– Да, это так… – прошептала Венера.

– Ну, добрая сестрица, успокойтесь, потому что, по моему мнению, все эти опасности существуют только в вашем воображении… Не то чтобы я сомневалась в непогрешимости вашей науки, но мне кажется, что никакое несчастье не может постигнуть влюбленное сердце и что уже сама любовь служит ему защитой!.. Кроме того, я люблю кавалера де ла Транблэ больше жизни и для того, чтобы избегнуть смерти, не откажусь от этой любви…

– Может быть, вы и правы, милая сестра… Может быть, я и ошибаюсь… Дай Бог, чтобы наука моя была лжива и предсказание ее ложно!.. С какой радостью я стала бы презирать ее, тем более что дело идет о вашем счастье…

Но Венера про себя прибавила:

«Я знаю, я чувствую, я вижу, что предсказание справедливо!.. Ужасная и вероломная соперница твоя – это я!.. Рука, которая поразит тебя во мраке, будет моя! Зачем бороться? Судьба нас обеих написана там! Надо покориться велениям рока…»

Понятно, что с этой минуты разговор между молодыми девушками не мог более продолжаться. Люцифер сослалась на нужные и важные занятия. Она простилась с Деборой, обещав ей прийти на другой день.

Получив ответ Натана, Рауль де ла Транблэ тотчас отправился на улицу Сент-Онорэ, нарядившийся великолепным образом, чтобы возвысить свои природные преимущества, которыми, как мы знаем, он был щедро одарен. Он надел синий бархатный кафтан с чудными золотыми вышивками. Венецианские кружева красовались на его жабо и манжетах. Ажурные тонкие шелковые чулки обрисовывали его ноги, чрезвычайно стройные. Эфес шпаги сверкал рубинами и бриллиантами, Рауль надел на безымянный палец левой руки солитер в десять тысяч экю и велел запрячь буланых лошадей в парадную карету. Три высоких лакея в галунах по всем швам встали на запятках великолепного экипажа, и молодой человек приказал ехать к дому Натана. Маленький негр, о котором мы уже говорили раньше и который составлял всю мужскую прислугу ростовщика, растворил дверь Раулю и ввел его в тот странный капернаум, который он посещал уже несколько раз.

Предвидя, что свидание будет торжественно, Натан тоже несколько принарядился. Черный, поношенный бархатный кафтан со стальными пуговицами сменил широкий балахон, в который он обычно одевался. Этот кафтан, слишком широкий для карлика, складками лежал на его двойном горбу. Прибавим к этому, что Натан усиливался придать важное и исполненное достоинства выражение своему лицу, обыкновенно отмеченному саркастической иронией или комической веселостью. Он низко поклонился, когда Рауль вошел в его кабинет.

– Чему должен я приписать милость, которой вы удостоили меня, прося о свидании, которое вы всегда могли получить и без просьбы?

– Господин Натан, – возразил Рауль, – мне нужно поговорить с вами о многом… Позвольте мне сначала сесть, а потом мы начнем разговор.

Жид поспешил придвинуть к своему гостю большое и старое кресло, должно быть, последний остаток великолепия какой-нибудь падшей фамилии.

– Прошу вас, – сказал он, – отбросить все церемонии и быть у меня как дома… Вы окажете мне этим величайшее удовольствие. – Рауль сел. – Я вас слушаю, – продолжал Натан, – слушаю со всем вниманием и уважением…

– Как я вам уже писал, – начал Рауль, – разговор наш будет очень серьезен… От него зависит счастье или несчастье всей моей жизни. Все мои надежды в ваших руках… Вы можете осуществить их или безжалостно отвергнуть.

Рауль остановился на минуту, желая, чтобы слова его успели произвести эффект.

– До сих пор я еще не понимаю, чего вы желаете от меня, – сказал Натан.

– Терпение!.. Прошу вас, имейте терпение… Позвольте мне изложить все дело по моему усмотрению…

– С удовольствием, с величайшим удовольствием. Мой долг слушать вас, пока вам будет угодно говорить…

– Но сначала несколько предварительных и совершенно необходимых замечаний…

Натан сделал жест, означавший совершенное согласие. Рауль продолжал:

– Вы знаете, кто я?

– Знаю, – отвечал Натан, – вы называетесь кавалером Раулем де ла Транблэ…

– Я уже говорил вам, что я – последний в моем роде, – продолжал Рауль, – а это род знаменитый и доблестный!..

– Знаю и это также, – подтвердил Натан.

– Я молод, – продолжал Рауль, – и многие находят, что у меня неплохая внешность…

– Слишком скромное выражение! – вскричал Натан. – Вы неоспоримо один из очаровательнейших молодых людей, какие только мне известны.

– Не хочу льстить себе, – продолжал молодой человек, – но даже мои враги соглашаются, что я в общем-то не глуп…

– Даже более того, вы очень, очень умны!..

– Я не говорю уже о храбрости, великодушии, благородстве чувств… Если б я не имел этих качеств, я не был бы дворянином!..

«Хорошо, – подумал Натан, – что он не считает еще и скромность в числе своих добродетелей!»

– Что касается состояния, – продолжал Рауль, – то оно пока еще не велико; у меня тысяч четыреста франков, не более… но я имею надежды, которые скоро осуществятся… Дядя мой, маркиз де ла Транблэ, которого я единственный наследник очень стар… Вот в нескольких словах верное изложение моего положения…

– Оно великолепно! – вскричал Натан. – Вы молоды, знатны, хороши собой, остроумны, богаты уже теперь и вскоре будете еще богаче… Кто не позавидует вам?

– Так вы полагаете, что в тот день, когда я посватаюсь к какой-нибудь молодой девушке, мне не откажут?

– Вам? Ни в коем случае!

– Стало быть, если бы я сделал подобное предложение вам…

– Мне?

– Да, вам…

– Я не могу отвечать на ваш вопрос… Это предположение до такой степени невероятно!

– Речь идет не о предположении.

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что я страстно влюблен в вашу дочь Дебору и имею честь просить у вас ее руки.

Казалось, одно это предложение, так ясно выраженное, могло раскрыть глаза Натану и заставить его понять, о чем идет речь. Он подпрыгнул на стуле, как подвижная кукла, до пружины которой дотронулись, и вскричал:

– Вы любите Дебору?! Бог Авраама и Исаака!.. Вы хотите жениться на Деборе?! Бог Исаака и Иакова! То ли я слышу? Мои старые уши не обманывают ли меня?

– Нет, вы не ослышались… Я это сказал и повторяю.

– Такое неожиданное предложение!.. Такая честь!..

– Вам нечему удивляться! Красота Деборы сделала ее царицей; ее лучезарное личико драгоценнее всех старых гербов!

– Не знаю, в каких выражениях изъявить вам мое удивление… Мое волнение… Мою признательность за подобный поступок.