Андре Лори - Капитан Трафальгар. Наследник Робинзона. Радамехский карлик.

Теперь тот колоссальный магнит, о котором мечтал Норбер Моони, существовал уже в действительности. Оставалось только наделить его необычайной магнитной силой, насытить его электричеством. А это можно было сделать в любой данный момент — все уже было готово. Стоило Норберу Моони сказать слово, и все инсоляторы, расположенные на круговой дороге, приведут в действие все динамо-машины. Достаточно было одного его жеста, одного движения, прикосновения к костяной ручке, чтобы включался ток, а Тэбали превращался действительно в гигантский электромагнит.

Этот блестящий результат, на который, конечно, молодой ученый все время рассчитывал и не переставал надеяться, тем не менее произвел на Норбера Моони сильное впечатление: он чуть было не возгордился, не дошел до самозабвения при виде конечного осуществления своей заветной мысли, и чтобы вернулось ему полное самообладание и спокойствие, потребовалось немало времени. Сделав распоряжение немедленно начать переноску всех инсоляторов, расположенных у подножия горы и ставших теперь бесполезными здесь, на вершине, Норбер Моони поспешил обратно в обсерваторию.

В большой круглой зале он застал баронета, собиравшегося читать последнюю поэму Браунинга.

— Сэр Буцефал, — сказал он входя, — вы только что говорили мне, что, кажется, выиграете пари! Ну, а теперь я пришел дать вам дружеский совет — уничтожить это ваше пари, если только это возможно, так как или я очень ошибаюсь, или вам суждено будет проиграть его в самом недалеком времени!

— Уничтожить мое пари! — воскликнул баронет, — о, напротив, я готов бы его удвоить!., право, стоит того! Махди поможет мне выиграть его без труда.

— Что вы хотите этим сказать?

— А то, что я только что поднимался наверх с намерением посмотреть в телескоп, что вас так долго задерживает там, внизу, и вдруг увидел нечто совсем другое!… И с юга, и с запада сверкает на солнце целое море сабель и всякого оружия, знамена развеваются по ветру, всадники гарцуют, целые племена, точно змеи, извиваются широкой лентой по пескам пустыни. Словом, целая грозная армия надвигается на нас! Не пройдет и двух дней, как мы будем блокированы со всех сторон, а дня через три простимся с жизнью, или я очень ошибаюсь, если только мы не изъявим согласия сдаться и принять ислам, как того требует Махди, что я лично считаю весьма неблаговидным!…

Баронет был прав: махдисты надвигались со всех сторон. Не так скоро, конечно, как предсказывал баронет, и как того можно было бы опасаться, но тем не менее систематически. Эти дети пустыни — люди не торопливые, они не идут форсированным маршем, но действуют методически, поступая обдуманно и предусмотрительно. Они надвигались медленно и постепенно, сужая кольцо своих войск вокруг возвышенности Тэбали. По прошествии трех дней все пути к Тэбали были заняты ими; на равном расстоянии один от другого раскинулись лагерем на всех ближайших высотах отдельные, довольно многочисленные отряды неприятеля.

Но и на пике Тэбали тоже не дремали, и там приготовления шли своим чередом. Все инсоляторы были теперь перенесены наверх и сгруппированы на верхней круговой дороге. Все приводные ремни динамо-машин были уже наготове. Теперь оставалось только Норберу Моони приказать надеть их, и менее чем в десять минут времени великий опыт, задуманный им, мог уже начаться.

Но в тот момент, как пора было отдать это решительное приказание, он как будто колебался. Почему откладывал он и отдалял это грандиозное дело, этот опыт, которого он еще так недавно не мог дождаться, который он призывал всеми силами своей души, посвятив этому делу столько времени и столько труда? Почему, в самом деле? Да потому, что в решительный момент он говорил себе:

Как знать?… Конечно, я рассчитал и полагаю, что все предусмотрел в своих расчетах и вычислениях… Но ведь я человек, и весьма возможно, что в чем-нибудь ошибся. А если я действительно ошибся, что ожидает меня тогда!… Одна какая-нибудь пустячная забывчивость или непредусмотрительность может окончательно разрушить всю мою теорию!

— Что, если вдруг действительность скажет грубое «нет» на все мои теории вероятности, на все мои предположения и расчеты?! Что, если одна постыдная неудача, одно унизительное разочарование ждет меня за мои труды и усилия достигнуть желанной цели!? И это на глазах Гертруды, которая так верит в меня и в мое дело! На глазах баронета, который до сих пор все еще отказывается верить в его осуществимость! Наконец, на глазах у целого света, у насмешливой Европы и у грозящего нам гибелью Махди!…

— Но допустим даже, что я добьюсь не полного, а только половинного успеха, который, быть может, будет достаточным для удовлетворения моего честолюбия, но не достаточным для осуществления той задачи, которую я поставил целью своих трудов! Что мне делать тогда? Как отвечать тем акционерам, которые доверились мне, доверили мне свои капиталы в надежде на блестящий успех, в который и сам я тогда твердо верил!»

И вот, когда такого рода мысли начинали осаждать молодого ученого, он вдруг переставал совершенно верить в возможность удачи своего предприятия, переставал даже надеяться на успех. Даже и в более спокойное время он уже не был достаточно уверен в успехе, чтобы не задумываясь решиться на последний окончательный шаг. Напрасно он старался уверить себя, что это, очевидно, единственный остающийся ему теперь выход, чтобы спасти драгоценную жизнь Гертруды и всех обитателей Тэбали, и даже господина Керсэна и всех европейцев, находящихся в данный момент в стенах Хартума. Несомненно, конечно, что невероятное чудо нисхождения Луны к Земле, вероятно, должно поразить все мусульманское население Судана, а в том числе и стотысячную армию Махди, в такой сильной степени, что они в страхе и смятении рассеются во все стороны при виде такого невероятного и непонятного для них явления… Но тщетно молодой астроном говорил и повторял себе все это, тщетно старался убедить себя в безусловной необходимости прибегнуть к этому единственному средству спасения и решиться на последний решительный шаг, — все же это ему казалось опасным и рискованным, и он предпочитал выждать тот неизбежный момент, когда он будет, так сказать, вынужден поставить все на эту последнюю карту.

Кроме того, он сумел еще найти новое, по-видимому, совершенно законное основание отсрочить еще на некоторое время окончательное осуществление своего грандиозного опыта, а именно: по его расчету, Луна должна была достигнуть перигея, то есть момента своего наибольшего приближения к земле, лишь через шестьдесят семь дней, а так как опыт его, несомненно, должен был иметь гораздо больше шансов на полный успех и удачу именно в этот момент, чем во всякое другое время, то естественно, что даже самая элементарная предусмотрительность и осторожность требовали, чтобы он, если только возможно, выждал этого момента и отложил свой решительный опыт до этого наиболее удобного и благоприятного времени.