Понсон дю Террайль - Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа

– Вы с ума сошли! – проговорил Леон.

– Она приехала в карете парой, с кучером в галунах.

Леон не хотел больше ничего слушать – он пошел проворно в третий этаж.

– Господин Леон, – крикнула ему вслед старуха, – я забыла вам сказать, что она была не одна. В карете сидел еще такой красавец!

Леон промолчал.

Дверь маленькой квартиры была отперта, огонь пылал в камине.

Он надеялся, что привратница обманула его.

– Евгения! Евгения! – крикнул он. Но квартира была пуста. Он нашел на столе незапечатанное письмо, взял его дрожащей рукой и стал читать.

Вдова Фипар, стоявшая в это время на лестнице, услышала вдруг крик и глухой стук. Это был стук от падения тела на пол. Несчастный Леон упал без чувств.

В то время, когда Евгения Гарен, или Тюркуаза, переодетая простой работницей, отправилась на улицу Шарон, наемная карета выехала из улицы Клиши и остановилась перед решеткой сада отеля Монсей.

Из этой кареты вышла женщина, одетая в черное платье и с густой вуалью на лице. По ее скорой походке можно было заметить, что она молода. Она смело позвонила у решетки, как будто бы возвращалась домой.

Когда ворота отворили, она быстро прошла через сад, к главному входу отеля.

– Эта дама, – проговорил лакей Тюркуазы, – пришла сюда, как к себе в дом.

– Мадам Женни живет здесь?

– Здесь, – ответил бесцеремонно и почти дерзко лакей.

Посетительница была одета просто, и главное в трауре, и этого уже было вполне довольно, чтобы вызвать дерзость лакея, служащего у женщины такого разряда, как Тюркуаза.

– Здесь, – повторил он не менее нахально, – но ее тут нет.

Она подняла свою вуаль и сказала повелительно:

– Проводите меня в залу, я подожду. Лакей остолбенел.

Баккара прошла мимо него и, войдя в залу, бесцеремонно села у пылавшего камина.

Затем она подала лакею свою визитную карточку и сказала:

– Когда ваша барыня вернется домой, то вы скажете ей, что я жду ее.

Лампа, стоявшая на камине, бросала свет на лицо говорившей эти слова, а могущественная красота ее окончательно смирила дерзость лакея.

– Она ушла со двора? – спросила Баккара, устремив на лакея свой зоркий взгляд, не допускавший лжи.

– Точно так, сударыня.

– Когда она вернется домой?

– Через час.

– Можете идти.

Баккара повелительно указала на дверь. Лакей немедленно исполнил это приказание.

Через час после этого вернулась Тюркуаза.

– Сударыня, – сказала ей горничная, побежавшая навстречу своей барыне, – вас дожидается какая-то дама.

Тюркуаза вздрогнула.

Но вдруг в ее голове промелькнула вдохновенная мысль, она была почти гениальной женщиной.

Тюркуаза несколько помедлила и вошла в залу, где сидела Баккара, погрузившаяся в воспоминанья прежних дней. Шум отворившейся двери вывел госпожу Шармэ из задумчивости.

На пороге стояла Тюркуаза, одетая работницей, на ее голове был надет маленький белый чепчик.

Баккара приняла ее за горничную и спросила:

– Ваша госпожа возвратилась?

– Возвратилась, – ответила Тюркуаза, подходя и кланяясь Баккара.

– Скажите ей, что я жду ее.

– Прошу извинить меня, – проговорила Тюркуаза, запирая дверь, – я явилась к вам в таком костюме, который заставил вас, вероятно, принять меня за горничную.

Баккара удивилась и пристально посмотрела на Тюркуазу.

– Я – Женни.

– Вы?

– Да, меня зовут также и Тюркуазой.

– Ах, – заметила Баккара, – так это вы и есть Женни.

– Это я, – ответила Тюркуаза с кроткой улыбкой, удивившей Баккара.

Она ожидала, что Тюркуаза будет говорить с ней с гордым и даже дерзким видом.

– Мне передали вашу карточку, – добавила Тюркуаза, – и хотя я имею честь видеть вас в первый раз, хотя ваше имя совершенно не известно мне, но я прошу вас быть вполне уверенной, что я готова служить вам.

– Вы правы, – ответила Баккара, встав со своего места и против воли выказав красоту своего гибкого стана, – действительно, вы никогда не видали меня, и имя», выставленное на моей карточке, неизвестно вам.

Тюркуаза молча поклонилась – она имела достаточно времени, чтобы рассмотреть всю красоту своей гостьи.

– У меня сперва было другое имя, – продолжала Баккара.

– В самом деле? – заметила Тюркуаза, притворяясь так искусно удивленной, что даже сама Баккара поверила ей.

– Это имя, к несчастью, имело очень печальную известность.

Тюркуаза смотрела на нее внимательно, как обыкновенно смотрят на тех, кого окружает особенная таинственность.

– Несколько лет тому назад, – продолжала между тем госпожа Шармэ, – меня называли Баккара.

Тюркуаза невольно вздрогнула. Ей, дебютирующей грешнице, Баккара должна была казаться каким-то сверхъестественным существом, славе которого и высокому положению завидуют.

– Как?! – вскрикнула Тюркуаза, – вы… вы… Баккара?

– Да, я была ею, но теперь меня зовут госпожа Шармэ.

Баккара невольно вздохнула.

– Не ваш ли это дом? Не у вас ли я теперь нахожусь? – спросила Тюркуаза.

Баккара внимательно наблюдала за ней.

– Да, – продолжала молодая грешница, одушевляясь, – здесь все мне говорило об вас, и к тому же у меня целую неделю находился в услужении Жермен.

– Мой кучер?

– Да.

– Он говорил много о вас… Вы были уже львицей, – продолжала Тюркуаза, – а я была еще тогда ребенком, но я уже так много слышала тогда о вас. Я хотела видеть вас! Ваш отель продавался, я и подумала, что, купив его, я наследую вашу славу. Мне хотелось, чтобы меня принимали за вас. Поэтому-то я и взяла к себе Жермена…

Баккара слушала ее, улыбаясь. Тюркуаза так мило и ловко разыграла роль чистосердечной женщины, что лукавая Баккара едва не поддалась на обман.

– Я уважала вас уже по слухам, – продолжала Тюркуаза, не переставая пожимать руку Баккара, – и оставила здесь все в том же виде, как это было при вас.

– Вот как!

– Все осталось так, как это было накануне вашего отъезда. Уборная, будуар, зала – вот эта комната…

– А Жермен? – спросила Баккара.

– Он рассказывал мне однажды, что вы как-то безжалостно разорили одного князя и что вы, славившаяся своей бессердечностью и холодностью, кончили тем, что полюбили…

– Он вам это говорил? – проговорила Баккара изменившимся голосом.

– И полюбили так, – продолжала Тюркуаза, – как можно любить только однажды в жизни, как можем полюбить только мы – женщины, обратившие любовь в ремесло. Разве это не правда?

– Почти правда. А он говорил вам о нем? – спросила Баккара, заметно смутясь.

Тюркуаза молча кивнула головой.

– Что же он говорил?

– Ах! – вскричала Тюркуаза. – Извините меня. Я безумная, я вонзила нож в ваше сердце.

Сказав эти слова, это отвратительное создание, умевшее принимать все формы и надевать все маски, заплакало и упало на колени перед Баккара.