Людмила Бирюк - Карнавал обреченных

Вечером в трактире пана Нежинского Ломтев встретился с Баклановым. Левая рука ротмистра висела на груди, подвязанная черной косынкой. Адъютант великого князя оглядел его, не скрывая презрения.

— Да… хороши вояки! Трое не одолели одного!

— Не одного, а двоих, господин полковник. Репнин дрался, как дьявол, а Шевалдин прискакал к нему на помощь.

Бакланов отвернулся и задумался.

— Ладно, — сказал он после долгого молчания, — придумаем что-нибудь, но уже без вашей помощи, ротмистр. Поскольку вы не отработали свой долг, я буду вынужден в ближайшее время взыскать его с вас. Уж не обессудьте.

Ломтев похолодел.

— Господин полковник… У меня есть для вас интересные сведения. Вы как-то говорили о некой шкатулке… Кажется, я знаю, где следует ее искать.

— Что же вы молчали, черт вас возьми?!

— Репнин передал шкатулку своему управляющему — немцу герру Гаузу, и тот срочно отбыл с ней в поместье князя, село Захарово.

— Вы видели это своими глазами?

— Именно так! Неделю назад я был приглашен на именины Сероглазки…

— Кто это?

— Pardon, я хотел сказать — княжны Полины. И видел, как Репнин увел управляющего в свой кабинет. Когда они вышли оттуда, в руках у немца находился небольшой ларец из слоновой кости.

Бакланов потер подбородок.

— Так-так… Значит, перед отъездом Репнин решил спрятать шкатулку в своем поместье. Ну что ж… — Он вдруг весело взглянул на Ломтева. — Вы знакомы с немцем?

— Очень мало… Это невероятно заносчивый и нудный тип.

— Но вас-то он знает в лицо?

— Безусловно.

— В таком случае готовьтесь к путешествию, ротмистр. Шкатулку вы должны доставить мне не позже чем через неделю.

Дмитрий вздрогнул.

— Вы хотите, чтобы я вломился в особняк Репнина и ограбил его? Кроме того, где я найду эту чертову шкатулку?

— Попросите управляющего, и он сам принесет ее вам на серебряном блюде.

— Вы не знаете герра Гауза! Он непробиваем.

— Все дело, как просить… Ладно, бог с вами. В Захарово мы поедем вдвоем. Я умею разговаривать с людьми. — Бакланов вдруг расхохотался странным лающим смехом. — Говорите, непробиваем? К каждому человеку нужно уметь подобрать ключик. Вот, например, вы, ротмистр, согласились мне помогать. Почему же я не смогу уговорить управляющего?

Из груди Ломтева вырвался сдавленный стон. Он стиснул кулаки и ударил по столу.

— Да, вы правы! Я подлец! Но не все такие, как я…

Карета, не останавливаясь, въехала на просторный монастырский двор через высокие ворота, которые открылись бесшумно, словно по волшебству. Из темноты вышли монахи во главе с митрополитом Серафимом. За их спинами высился призрачно освещенный лунным светом Троицкий собор.

— Вот и приехали, — неожиданно дрогнувшим голосом промолвил Александр Павлович. — Пора!

Репнин хотел выйти первым и подать руку императору, но тот остановил его:

— Далее я пойду один, князь. Чего всполошился? Жди, скоро вернусь.

Репнин остался в карете, провожая взглядом удаляющуюся фигуру Александра. В предутренних сумерках было видно, как государь поравнялся с митрополитом и склонился перед ним, принимая его благословение, потом обратил взор к церкви, кланяясь и крестясь. Став перед храмом на колени, он долго стоял так, поникнув головой, погруженный в молитву… Но вот монахи помогли ему подняться и, поддерживая под руки, повели в храм. Всесильный император сейчас казался странно беззащитным.

«Я вижу его в последний раз», — вдруг подумал Репнин.

Отстояв службу, государь приложился к раке с мощами святого Александра Невского, затем изъявил желание осмотреть монашеские кельи. Серафим повел его вниз по лестнице. Они оказались в длинном пустом полуподвале, тускло освещенном коптившими свечами. Миновав вереницу дверей, митрополит остановился возле одной из них и отпер ее своим ключом. Дверь со скрежетом отворилась.

Когда они вошли в мрачное помещение с низким потолком, Александр Павлович поначалу ничего не мог разглядеть. Но вскоре глаза привыкли к темноте, и он невольно вздрогнул от неожиданности.

— Не бойтесь, государь! — тихо произнес Серафим. — Это всего лишь обычная постель схимника.

Посреди кельи стоял грубо сколоченный деревянный гроб.

— Все мы когда-нибудь будем спать в гробу, — успокоил царя Серафим. — Но никто не знает, какие сны нам будут сниться. Подойди же, сын мой. Взгляни, как спокойно почиет наш святой брат Федор. Душа его чиста, как у агнца…

Переборов себя, царь сделал несколько шагов к гробу, наклонился над ним и… сдавленно вскрикнул. На его лице выступил холодный пот. В гробу он увидел самого себя.

В смятении Александр Павлович оглянулся на митрополита Серафима, не в силах произнести ни слова. Тот обнял его за плечи.

— Молитесь и уповайте на Господа, сын мой. Ибо сказано: «блаженны нищие духом». Еще немного терпения, и перед вами откроется благодать Божья.

Человек в гробу вдруг открыл глаза, бесшумно и легко поднялся и подошел к Александру. Одно лицо, рост, фигура, мундир…

— Здравствуй, Федор! — улыбаясь, произнес он.

Дрожа всем телом, Александр собрал остатки мужества и тоже попытался улыбнуться.

— Вы ошибаетесь, друг мой. Это вы — Федор, а я — император Александр Павлович!

Человек, восставший из гроба, глядел на него и молчал. Александр вдруг почувствовал, что пол под ногами закачался. Невыразимая слабость овладела всем его существом.

— Да, — слабея, промолвил он. — Простите, государь. Вы правы…

Колени подогнулись. Он обвел келью блуждающим взглядом и рухнул на руки митрополита Серафима.

После бессонной ночи веки смыкались сами собой. Иногда Репнину казалось, что он слышит пение церковного хора. Но, когда он прислушивался, пение затихало. Князь открыл дверцу кареты и вышел на мощеную площадь. Кучер и старик Семен дремали на облучке, притулившись друг к другу. Призрачные очертания Троицкого собора едва угадывались в предутренних сумерках. Казалось, его громада парит в воздухе. Репнину вспомнилась юность в Пажеском корпусе, торжественная присяга молодому императору Александру. Сколько надежд было связано с ним! Как радовались все! Молодым офицерам грезились конституция и республика. Неужели все забыто? Россия избавила Европу от наполеоновского нашествия, а Александр подарил конституцию Польше — побежденной стране.

Шевалдин и его друзья правы, когда говорят о необходимости перемен. Но террор, кровь, убийство… Нет, к высокой и чистой цели нельзя идти по трупам. Жаль, что Сергей присоединился к заговорщикам. Их дружба сегодня дала глубокую трещину, которую уже ничем не склеишь. Отныне их пути разошлись навсегда.