Ирена Асе - Шпионские игры царя Бориса

— А теперь расскажите мне об осаде Риги шведами, — попросил шевалье де Божан.

Было уже поздно, и трактирщица Мария зажгла свечи. Де Божан с интересом слушал своего собеседника до ночи.

Спать Тимофей и Маша легли позже обычного.

— Разбудите меня утром, — вдруг, словно ребенок, попросил французский дворянин, видя, как Тимофей нежно обнял Марию. — Я вспомнил, перед тем, как уехать из Риги, у меня есть еще одно дело в городе.

— Мне тоже придется уехать, — грустно сказал Тимофей Марии, когда они остались одни.

В ту ночь трактирщица была ненасытна на любовь и, казалось, совсем не думала о последствиях, к которым может привести физическая близость мужчины и женщины…

Утром оказалось, что француз уже встал. Рыжебородый Ганс накормил его завтраком, де Божан расплатился за постой и уехал на своем великолепном жеребце.

Тимофей велел возчикам готовиться к загрузке товара, а сам пошел по делам. Купец рассчитывал: рижане верят, что морская блокада их города не будет вечной. Ведь в помощь литовскому гетману Радзивиллу-Перуну в Лифляндию прибыл коронный гетман Ян Замойский с армией более чем в 10 тысяч солдат. Польские войска двигались по направлению к Вендену, Феллину, Дерпту, Пернову. И шведам пора было думать не о захвате Риги, а о том, как удержать порты Пернов и Таллинн.

Обычно оживленная, фрау Мария сидела на постоялом дворе печальная, не обращая внимания на попытки посудомойщицы Байбы и рыжебородого Ганса отвлечь ее от печальных дум.

Слуга Ганс зло думал: «Вот же сволочь, этот Тимотеус! Влюбил в себя хозяйку — и на Русь, а ей здесь страдай!». В памяти же стояла картина: французский дворянин мнет его любимой бедра, непристойно задирает юбку… Почему-то это вызывало не только гнев, но и возбуждение — хоть и мечтал Ганс много лет хотя бы подсматривать за фрау Марией, но раньше никогда не видел ее оголенные ноги. И только подумал о французе, как тот оказался легок на помине. Подскакал на лихом коне, на котором сидел как-то неловко.

Ганс удивился, как это дворянин может ездить на коне столь неумело?! А де Божан бросил ему поводья, прошел в дом и очень серьезно обратился к фрау Марии:

— Позвольте с вами поговорить.

— Что вам угодно? — с тревогой спросила трактирщица. — Вчера вы говорили, что уже сегодня покинете Ригу, о чем нам говорить?

— О вчерашнем. Я оказался неловок и непонятлив, — Было видно, что молодой дворянин с трудом подбирал слова. — Поверьте, я очень уважаю и вас, и господина Тимотеуса, если бы только знал, что вы ему небезразличны, никогда бы не посмел себя так вести! А вас я воспринимал лишь как одинокую вдову, которая, быть может, не отвергнет юного молодого дворянина.

— Это всё, что вы хотели мне сказать? — крайне холодно произнесла Мария и вдруг почувствовала, что не может сердиться на этого симпатичного юношу. Но постаралась выглядеть оскорбленной. — Вы вернулись только для того, чтобы напомнить мне о вашей вчерашней попытке меня подло обесчестить?

— Нет, что вы! Я купил по случаю у рижского ювелира одну безделушку, позвольте, вручить ее вам. Понимаю, это не смоет моего позора и не оправдает моей тупости, но, быть может, хоть частично искупит мою вину.

Юноша стал на одно колено и достал из кармана подарок. Мария подумала, что ей не нужны подношения юного развратника, но посмотрела на золотое кольцо и, не выдержав, ахнула. Таких подарков ей не дарил даже Тимофей! Никогда в Машиной семье не было столь большого бриллианта.

— Я рад, что вам понравилось. Правда, простите дурака! Мне ведь всего семнадцать лет, иногда я делаю что-либо, не подумав.

— Я на вас не сержусь, — не выдержала Маша.

Дворянин встал и поклонился ей, словно дворянке.

— Тогда позвольте откланяться и убыть в Вильно.

— Будьте осторожны, — попросила вдруг трактирщица и в этот момент молодой француз понял, что его очаровательная собеседница не только любовница, но и помощница разведчика Тимофея. Это открытие изумило любвеобильного француза. Он подумал: «Господи, сколь многообразны достоинства этой дамы: красива, верна, умна, отважна!».

Француз ускакал. А Маша подумала: «А ведь чувствовала что-то в его глазах, если бы ни Тимотеус, не отстал бы он от меня так просто. А как бы я себя повела, если бы Тимотеус был далеко, и я была бы давно никем не ласкаема?». Раньше ответ на этот вопрос представлялся фрау Марии совершенно очевидным. Теперь же она вдруг с удивлением обнаружила, что не может понять, как бы себя повела? Оказывается, не только чужая душа — потемки, но и своя. Тем более, что молодой дворянин, судя по всему, был сказочно богат. Сколько же платит русский царь слугам своим?

Француз Божан Иванов неумело (верхом сын ремесленника ездил плохо) ехал на коне по рижскому предместью Ластадия и размышлял: «Жаль, конечно, что деньги почти что совсем кончились. Ну ничего, поголодаю сам недельку, не впервой. Хуже то, что остановиться нигде нельзя, придется ночами мокнуть и мерзнуть. Хорошо хоть жеребцу на овёс хватит, а то ведь околеет — не довезет меня до Вильно! Так бы и мчался я без перерыва, но придется же останавливаться в пути — скакуну попастись давать»…

В Вильно слуга Афанасия Ивановича прибыл весь продрогший и очень усталый. При встрече думный дьяк поинтересовался:

— Что с тобой?! Измучен ты, словно год в пути находился.

Сказать правду Божан Иванов не мог, потому отделался объяснением:

— Спешил… Думал срочно.

— А оказалось, всё не так. Короля в Вильно нет, он на войне. Придется ждать…

— Ждать, не догонять, не страшно.

— Да, город здесь не такой, как Пльзень. Потом сам поймешь. Пошли к столу!

Ох, как хотелось французу наконец поесть. Но он помнил: с голодухи много кушать нельзя. Глаза разбегались: куриный бульон, вареная курятина, жирный карп, на сладкое — булка с изюмом, свежие яблоки. Посольство питалось так, словно на Литву не надвигался голод, и только Бог да думный дьяк Власьев знали, сколько это стоило российской казне.

— Ты ешь, ешь, — уговаривал Власьев француза. — Грибочков вот возьми, чудесные боровики. Федор на местном торгу купил. Не люблю пить, но тебе после такого путешествия и рюмку хлебного вина выпить не грех.

Бедняга Божан Иванов прекрасно знал, что такое русское хлебное вино — напиток, куда более крепкий и опасный, чем любое из вин его родины. Француз просто запаниковал: пить такое на голодный желудок! Робко сказал:

— Можно, я лучше грибочков?

— Вот это правильно, я и сам пить не люблю. Ты погоди о встрече с Тимофеем, да о битве и войне докладывать, скажи, сначала, как добирался.

Француз состроил умильное выражение:

— Боярин, не прогневайся!

— Ну, что ты еще учудил?

— Нацепил себе перо на шляпу и стал выдавать себя за французского дворянина де Божана.