Александр Кердан - Камень духов

Штрек, как и все другие, закончился тупиком, но девушка обнаружила в каменной плите узкий проход, в который убегал ручеек. Девушка протиснулась в расселину, уронив при этом светильник и со страхом думая, что, окажись путь неверным, обратно она уже не сумеет выбраться. Такие чувства испытывает приговоренный к смерти, когда над ним заносят топор и вдруг объявляется указ о помиловании. Нечто похожее испытала и Мария, когда, протискиваясь в полной темноте, ощутила, что каменные глыбы расступаются.

Она очутилась в пещере. Это был грот, сотворенный природой, в нем не было затхлого воздуха, каким дышала сеньорита в руднике. Волосы девушки шевелил настоящий ветер, а тьма была не такая непроглядная – где-то вдали есть источник света.

Девушка пошла к свету в конце пещеры и обнаружила, что это солнечный блик. Луч пробивался через отверстие размером не больше детской головы. Это был солнечный свет! Это был шанс выйти на волю!

От радости закружилась голова. Мария, ломая ногти, сдирая кожу на ладонях, принялась расширять проход. Наконец он стал таким, что девушка смогла выбраться наружу. Марии, оказавшейся на пологом склоне, предстала поросшая хвойным лесом долина. Слезы снова подступили к горлу гордой сеньориты, но она не заплакала, а рассмеялась: так ласково светило солнце, так ярко зеленела трава меж камней! Теперь все будет хорошо!

Мужчина, оказавшийся на месте Марии, наверное, сразу бы отправился дальше, но сеньорита первым делом оглядела себя. Праздничный наряд, в котором она блистала на балу, сейчас походил на нищенские лохмотья. Мантилья потерялась, юбка была разорвана в нескольких местах, а белая некогда рубашка стала буро-коричневой. Не лучше выглядели и руки сеньориты – с синяками на запястьях от ремней, с ободранными ногтями и грязью, въевшейся в кожу. «Увидел бы меня сейчас дон Деметрио – наверное, ужаснулся бы! – Марии почему-то вдруг показалось, что русский сеньор должен находиться где-то рядом. – Было бы просто невероятным, чтобы лейтенант появился здесь…» – урезонивала она себя, но все ее существо желало этого.

Ей захотелось тотчас смыть с себя грязь и запахи катакомб, избавиться от ощущения несвободы, которое словно прилипло к ее душе. Потому она очень обрадовалась, когда у подножья горы обнаружила озерцо, окруженное кустарником с продолговатыми красными листьями. Спустившись, Мария нашла площадку, точно нарочно сооруженную природой для купальщиков. Вода была ледяная. Очевидно, озеро питали родники, бьющие со дна. Но сеньорита решительно скинула одежду и быстро вошла в воду. Сделав несколько шагов по скользкому каменному дну, она погрузилась с головой. Вынырнула и, вся странно видимая в воде голубовато-белым телом, быстро поплыла на средину, не замечая двух пар глаз, с восхищением наблюдающих за нею.

«Никогда не ведаешь, где найдешь, а где потеряешь», – это первое, о чем подумал Дмитрий Завалишин, выслушав доклад матроса, посланного на разведку ущелья.

Дело в том, что на совещании у входа в каньон, к которому вывел конь убитого разбойника, испанские офицеры настояли, чтобы русские пошли в обход и преградили похитителям путь отступления. Особенно ратовал за подобную диспозицию полковник Герера, которому, похоже, участие моряков с «Крейсера» в поиске его невесты было чем-то вроде больной мозоли. Завалишину предложение не понравилось, но дон Аргуэлло поддержал Гереру, и лейтенанту, понимающему, что для успеха дела важнее всего согласие, ничего не оставалось, как повести своих матросов в указанном направлении.

Задание было не из легких, и это несколько примирило с ним лейтенанта. Надо было оседлать хребет, потом по нему выйти в тыл Гиблого ущелья. Русские моряки, которым пригодилась сноровка лазить по вантам и реям, несколько часов карабкались по отвесным скалам, рискуя сорваться с высоты в пятьдесят-шестьдесят саженей. Поминая недобрым словом сатану, создавшего эти кручи, они все же взобрались на хребет и двинулись в обход ущелья, где, по предположению Завалишина, уже должна была идти баталия за освобождение Марии Меркадо. Он торопил подчиненных.

Несмотря на спешку, в долину они спустились, когда солнце было уже высоко. Оглядев окрестности в зрительную трубу, лейтенант вынужден был согласиться с доводами Гереры и дона Луиса: лучшего места для отступления разбойникам было бы не сыскать – долина, протянувшаяся вдоль горного кряжа на десятки миль, поросла могучим хвойным лесом. Пока все пространство казалось необитаемым, но Завалишин, как полагалось по воинской тактике, направил двух матросов в передовой дозор.

Один из разведчиков через четверть часа вернулся и принес неожиданную новость:

– Вашбродь, там – барышня… Та самая, гишпанка, мамзель Мария…

Известие, которое должно было бы вызвать у лейтенанта радость, Завалишин воспринял с неожиданной тревогой: не засада ли?

– Нет, вашбродь, одни они там… – Матрос почему-то конфузливо отвел глаза.

Лейтенант не обратил на это внимания. Он был во власти своих странных чувств. «Почему я не испытываю радости, что Мария нашлась? Неужели все закончилось?»

За время поисков сеньориты в Дмитрии произошел надлом. Похищение Марии позволило, с одной стороны, понять, что именно за страсть обуревала сердце Завалишина, с другой – помогло ему взглянуть на все со стороны, осмыслить свои чувства. А они, неожиданно для Дмитрия, вступили в конфликт с разумом и пониманием долга. Теперь, когда он должен отправиться в Россию, где его ждет встреча с императором и возможность участвовать в преобразовании не только своего Отечества, но и, как мыслилось лейтенанту, всей Европы, чувство к испанской девушке ощутилось им как помеха реализации своих планов, ненужная обуза. Но и любовь к прекрасной сеньорите не была прихотью. Образ Марии жил в его сердце. Надежда снова увидеть ее согревала душу…

Лейтенант в эти дни не однажды спрашивал себя, как бы поступили в таком случае античные герои?

«Разве освобождение человечества от рабства, торжество справедливости и нравственности во всем мире не стоят жертвы? Да, рядом с Марией я лично смог бы стать счастливым, но тогда тысячи других людей не смогут получить свободу и останутся во власти пороков… Разве нынешняя ситуация не есть проверка моей верности собственным идеалам, разве о своем только счастье я помышлял, когда почувствовал силы сделаться великим реформатором?» Надо сказать, что подобные размышления не то чтобы умаляли притягательность красавицы испанки, но переводили чувства к ней из области реалий в мир абстракции и грез. Хотя, к оправданию Дмитрия, добавим: это ничуть не мешало ему деятельно участвовать в поиске. Он шел по следам Марии, карабкался по скалам и, не раздумывая, встал бы за нее под пулю, но это был уже не тот человек, который недавно с замиранием сердца ждал свидания с Марией в саду президии…