Александр Кердан - Крест командора

Примерно в это же время в Тюмени, на квартире флотского лекаря Теодора Лау, от горячки в возрасте тридцати семи лет умер одержимый натуралист и неутомимый исследователь Георг Вильгельм Стеллер, так и не успевший опубликовать ни одно из своих научных открытий.

Алексей Ильич Чириков, получивший чин капитан-командора, последние годы жизни сильно недужил, но службу не оставил. Как всегда, думая более о других, нежели о себе, он добился выплаты пенсий и пособий для подчинённых, потерявших здоровье в экспедиции, завершил подробный отчет о ее работе. В 1745 году Чириков был переведён по болезни в Санкт-Петербург. Передавая команду, казну и письменные дела Свену Вакселю, верный себе, он оставил такую инструкцию: «Впредь хлебного жалования извольте требовать на служителей вперед помесячно, а на офицерских денщиков наперёд же по третьям года…»

В столице, вместе с братьями Лаптевыми, Дмитрием Овцыным, Софроном Хитрово, Степаном Малыгиным, Чириков завершил составление «Карты Генеральной Российской империи, северных и восточных берегов, прилежащих к Северному и Восточному океанам с частью вновь найденных через морское плавание западных американских берегов и острова Япона».

Эта карта была так ценна, что за ней тут же начали охоту все иностранные резиденты в Санкт-Петербурге. И хотя по решению Сената материалы экспедиции должны были храниться в строжайшем секрете, уже через полгода британский посол лорд Гинфорд победно рапортовал в Лондон, что ему удалось добыть копию карты и списать журнал Беринга.

Специальное расследование, начатое в этой связи начальником кабинета новой российской императрицы бароном Черкасским, вывело его на президента Академии наук Иоанна-Даниила Шумахера, уже не однажды замеченного в воровстве секретных сведений. Впрочем, вороватому академику всё опять сошло с рук.

А вот французскому посланнику маркизу де ля Шетарди повезло меньше. Он был выслан из России за противоправную деятельность. Указ о высылке зачитал ему генерал-аншеф Андрей Иванович Ушаков. Он и при новом царствовании не только не утратил своего высокого положения, но даже получил графский титул. Шетарди, едва увидев Ушакова, переменился в лице и, как тот донёс Елизавете: «при чтении указа столь конфузен был, что ни слова в оправдание своё сказать или что-либо прекословить не мог». Маркиз, очевидно, хорошо знал, что в России есть места холоднее и неприветливее Санкт-Петербурга и почёл за лучшее грозному Ушакову не перечить. Вскоре вслед за своим патроном был полностью разоблачён и Жозеф Делиль. Его лишили пенсиона и отстранили от академии. Однако перед отъездом во Францию он сумел скопировать знаменитую карту Чирикова и в Париже бесцеремонно присвоил себе её авторство…

К счастью, Алексею Ильичу Чирикову узнать об этом уже не довелось. Закончив работу над «Картой Генеральной», он, смертельно больной, спеша как можно больше успеть, тут же начал разработку прожекта о камчатских делах. Уже через год представил в Адмиралтейство план хозяйственного освоения Алеутских островов и выверенные расчёты затрат на новые плавания к ним. Он настоятельно предлагал на открытых берегах Аляски, «обыскав удобное место, построить крепость и приводить тамошних народов ласкою (употребляя осторожность, чтоб самих наших людей не повредили) в подданство державе Российской».

Когда хворь окончательно приковала к постели, Чириков много и жадно читал. В только что изданных сочинениях князя Антиоха Кантемира нашёл он «Письма о природе и человеке», в которых известный пиит и дипломат, как будто подводя итог не только собственной жизни, но и жизни своего поколения, откровенно написал: «Я искусился в несчастливый век мой, но счастлив тем, что познал моё заблуждение, и я то видел, как праздны и тщетны суть намерения наши в жизни и как бесполезны все искания весёлой и благополучной жизни, когда она зависит от единого произволения Всевышней Власти; ныне скажу, Псаломнику согласно: “Благо мне, яко смирил мя еси, да научуся заповедям Твоим”».

Вернее о судьбах командора Беринга, флотского мастера Дементьева, других участников Великой Камчатской экспедиции, да и о доле самого капитана Чирикова не скажешь.

На обратном пути на Аляску иркутский купец Григорий Иванович Шелихов приказал капитану своего шитика завернуть на небольшой островок, расположенный в трех днях пути к северо-востоку от Петропавловска. Этот затерянный кусочек суши с недавних пор на морских картах носил имя Беринга. Знакомые мореходы рассказывали Шелихову, что именно здесь и упокоился в 1741 году знаменитый командор.

Особого дела у Григория Ивановича на этом необитаемом островке не было: угодья его разрастающегося мехового промысла лежали не здесь, а далеко на востоке. Шелиховым двигали иные чувства, среди которых немаловажным была любознательность – качество для передовщика, надо заметить, не самое бесполезное. Конечно, он знал, что купцу лучше уметь считать прибытки да проводить расторжку, но про себя ведал и другое: ничего бы путного не добился, если бы занимался только этим. Ведь не одна же погоня за прибылью погнала его через зыби Тихого океана к неведомым американским берегам.

Григорию Ивановичу давно не давали покоя помыслы о величии Российской империи, о будущем процветании отеческой земли. Эти мысли внушил ему отец, именитый купец из Рыльска, получивший от Петра I в знак особых заслуг перед империей золотой ковш с российским гербом.

Теперь медные доски с такими же гербами и надписью: «Земля Российского владения» врыты по приказу Григория Ивановича в землю Аляски – от Кенайского залива до бухты Льтуа. На всем побережье заложены крепостцы, установлены дружеские связи с туземными тойонами.

Шелихов уверен: укоренение русских на Аляске – дело государственное, а не частное!

Это и заставило его в прошлом, 1787 году, бить челом иркутскому губернатору Ивану Варфоломеевичу Якобию, а через него и самой императрице Екатерине Великой. Императрица соблаговолила дать ему аудиенцию, милостиво выслушала, приняла щедрые дары, поблагодарила и наградила «за труды во благо отечества» шпагой и медалью на Андреевской ленте. Но в главной просьбе – оказать государственную поддержку в освоении американского архипелага, помочь людьми и снаряжением, взять новые земли под свою руку – отказала. Правда, в утешение распорядилась, чтобы Священный Синод послал на американские земли несколько батюшек во главе с архимандритом для обращения туземцев в православную веру. Иными словами, отдала дело освоения Аляски на Божью волю…

Оттого и возвращался из Санкт-Петербурга Григорий Иванович в смутных чувствах. Понимал: одной помощью Божьей в таком непростом деле, как утверждение на другом континенте, не обойтись.