Валерий Сосновцев - Имперский раб

– Ну, как ты? – спросил Ефрем.

– Худо… видать, жила… внутри лопнула. Словно гвоздь в груди…

К ним подошел старик караванщик. Он внимательно посмотрел на Семена, помолчал и сказал Ефрему:

– Твой человек плох, ему нужно лежать. В караване нет свободных рук. Тебе придется его нести, здесь вы погибнете.

– Что значит «погибнете»? – с тревогой спросил Ефрем.

– То и значит, что караван не станет ждать…

– Как, я же помогал им всем переправиться через пропасть, и они бросят меня?..

– Им всем надо спешить. Они теряют деньги с каждым днем задержки… Но ты не волнуйся. Тропа теперь с каждым шагом будет все шире и под гору. Тебе проводник уже и не понадобится. Иди по ней и придешь в Кашкар.

Ефрем молчал. Старик помялся, чувствуя неловкость, потом наклонился к Ефрему и сказал почти на ухо:

– Будь осторожен со своим юношей, уж больно не по-мужски он устроен. – Старик приложил руку к своей груди. – Да и ласки к тебе не скрывает. Иначе погибнете оба. Я давно понял, что это девушка. Прощай, удачи тебе!..

Старый киргиз ушел не сразу. Он помог Ефрему соорудить из кошмы нечто вроде заплечного мешка, в который усадили Семена, а мешок взвалили на спину Ефрему. Гюльсене собрала часть одежды, кошмы, которыми укрывались, золото и деньги в кошельках. Старый караванщик предложил Ефрему распродать все, что тот не мог унести, прямо здесь, в караване. Организовал все быстро и не без выгоды для себя. Наконец караван двинулся в путь. Бывшие бухарские пленники вскоре отстали. Дорога оказалась широкой и быстро сходила вниз.

Через пять дней Ефрем с Гюльсене и с тяжелой своей ношей, едва державшиеся на ногах, наконец спустились с вершины. В ближайшей, встретившейся на пути горной деревне купили они двух лошадей. Приладили к ним носилки и, спустя еще несколько дней, остановились у ворот Кашкара. Городская стража придирчиво осмотрела прибывших, особенно больного – не заразный ли? Но получив заверения с подношениями, пропустила за стены в город. Путешественники быстро, не торгуясь, отыскали приют у рыночного торговца хворостом. В караван-сарай не пошли, дабы не привлекать внимание к больному, а значит, к своему путешествию. Здесь купцы из России, даже мусульмане, были редкостью. Но отдыха не получилось. Семену стало совсем худо.

– Скажи, – спросил Семен Ефрема, – неужто у нас другого пути не было, как в этот проклятый край земли податься, чтобы домой выбраться?

Ефрем ответил не сразу. Он не знал, как объяснить Семену, что нет у него на этот вопрос простого ответа. Он думал, думал, потом сказал:

– Можно, конечно, было попытаться через трухменцев пройти, а там до Астрахани морем добраться, но я рассудил, да и ты сам знаешь, что через день Данияр-беку донесли бы, что не проезжали его послы на восток, а вот на западе их видели. Вот тут погони бы не миновать, а догнали бы тогда непременно. Потому, подумал я, ежели дойдем до Индии, а оттуда, кораблями до России, да еще полезными сведениями службу сослужили бы…

– Значит, послужить государыне решил… Это хорошо… Дорого платить за службу приходится…

– Виноват я перед тобою и перед Саввой покойным… – начал было Ефрем, но Семен застонал, и он замолчал.

Боль немного отступила, Семен открыл глаза, вздохнул и медленно, с трудом проговорил:

– Не казнись… ты нас, чай, не силком заставлял… Делал, как разумел…

Он снова застонал, широко раскрыл рот, глотнул воздуха.

– По-кло-ни-и-сь… – только и успел вымолвить на выдохе, вытянулся и умер с широко раскрытыми глазами.

Гюльсене, сидевшая в ногах больного, закрыла лицо руками и разрыдалась. Ефрем, сглатывая застрявший ком в горле, закрыл глаза покойнику и тоже сотрясся от беззвучного рыдания. Он плакал, стиснув зубы, закрыв глаза. Вцепился в свои волосы на голове, аж пальцы побелели.

В дверном проеме появился хозяин дома. Он все понял и не стал мешать чужому горю. Стоял и молча ждал. Наконец Ефрем обернулся, увидел его, поднялся. Хозяин, ростом не уступавший Ефрему, шагнул навстречу и сочувственно обнял его.

– Крепись, крепись, гость, видно, так Аллаху было угодно. Его подвело сердце. В наших горах не каждому дано ходить. Даже здешние жители предпочитают кружной путь, а вы шли самым коротким, но и самым опасным… Вот она, плата за это какая… Я помогу тебе похоронить твоего друга.

«Друга, – подумал Ефрем, – да, ты прав, добрый человек, нет более раба или слуги Семена, был и останется в моем сердце вернейший друг…»

Семена в тот же день, до захода солнца, как велит местный обычай, похоронили за городом, среди глинобитных больших и малых мавзолеев восточного кладбища. Для окружающих они все еще оставались правоверными мусульманами. Над могилой насыпали холм, почти круглый в основании и, как принято было в тех местах, воткнули в головах и ногах шесты, с привязанными на них белыми лоскутками материи. Хозяин дома помог и ушел, оставив Ефрема с Гюльсене. Они до самых сумерек не уходили с кладбища. Ефрем негромко плакал, стоя на коленях перед могилой. Гюльсене, сама утирая слезы, притулилась рядом и гладила склоненную его голову. Время от времени Ефрем стонал, раскачиваясь, всхлипывая шептал по-русски:

– Прости, прости, Семен… Прости и ты, Савва, простите меня… Это я, я виноват, я сгубил вас…

Он плохо помнил потом, как дошел до дома кашкарца, приютившего их. Еще дней десять Ефрем и Гюльсене прожили в Кашкаре. Ефрем взял себя в руки. Непросто далось ему это. В какой-то момент он представил себе Потемкина.

– Что же ты, братец, нечто тебя кто силком тянул на службу? – говорил ему генерал. – Присягу давал, что живота не пожалеешь!.. А ведь я предупреждал тебя, что затея твоя – не шутка!.. Выходит, не сдюжил ты, подвел. А обещал служить государыне, империи как преданнейший раб ее!.. Выходит, предал ты свою госпожу, свою государыню, свое Отечество!..

И так являлся ему генерал не раз. Но Ефрем перемог себя. Он стал ходить на базар. Их гостеприимный хозяин свел его со многими купцами. От них Ефрем узнал, что через несколько дней отправляется караван в сторону Тибета – Тевата, как они называли.

Сведения о тех краях в России были еще скуднее, чем о Бухарии, разве что одно название, и то не для всех. Ефрем решил именно через Тибет пройти в Индию. Караван шел в город Яркенд, а оттуда в Тибет. С ним отправились и Ефрем с Гюльсене.

До Яркенда дошли благополучно, в нем пробыли месяц. Здесь Ефрем узнал, что путь через горы в Тибете еще страшнее, чем тот, что остался позади.

Он попытался было найти путь в российские владения через киргизские горы, но туда никто не шел, и по рассказам в той стороне было не меньше опасностей: и горы, и пустыни, и племена воинственные; и ему ничего не оставалось, как продолжить намеченный ранее путь.