Евгений Немец - Медный гусь

— У них сто лет на то было, недоросль! — рявкнул пресвитер. — Кого наставлять взялся?!

Семен вспыхнул и задохнулся, но Рожин ему на плечо ладонь положил и придавил, дескать, тихо, не ерепенься. Тут к месту Хочубей заворочался, застонал, и Ремезов, ни слова не говоря, из-под руки толмача вывернулся и к хворому поспешил. Ерофей Брюква снова взялся за весло, словно ничего и не случилось, толмач отвернулся, Перегода на лоб шапку сдвинул и, пряча усмешку, чесал затылок, а пресвитер, недовольно всех обозревши, порывисто поднялся и побрел назад на нос, бормоча раздраженно, что молодежь совсем уважение к отцам потеряла, а потому грядущее в их руках крахом для всего люда обернется.

Рожин выждал минуту, затем вслед за Ремезовым под навес залез, тронул парня за плечо.

— Слушай, Семен, — тихо сказал Рожин. — Как-то давно один казымский остяк рассказывал мне про животное невиданное. Ни до, ни после того описанного им зверя я не встречал, а потому решил, что остяк фантазиями грешит. Но теперь, когда ты про слонов рассказал, сразу вспомнил. Выходит так, что остяк тот свою животину описал слово в слово, как ты слона. Но есть и различие. Твои слоны голые, без шерсти, а та зверюга в густом меху, как медведь.

Ремезов слушал толмача с открытым ртом. Рожин, закончив рассказ, похлопал парня по плечу, мол, сам думай, чего это значить может, и вернулся к румпелю. А Семен поспешно достал писчий набор, раскрыл на чистой странице и написал:

«Вполне может статься, что животные, носители бивней, манг-онтов, все еще водятся в лесах Сибири. Со слов Алексея Никодимовича Рожина мне стало ведомо, что некий казымский остяк встречал животное, строением напоминающее слона, но в отличие от оного облаченного в густой мех навроде медведя».

Написав это, Семен подумал, что животному требуется дать какое-то имя, но какое?.. Такое, чтоб и запоминалось легко, и на свое происхождение намекало, на манг-онт то бишь… А как там Брюква бивень обозвал?.. Мамон-от… Да к лешему эти двоесловия — мамонт!

К Самаровскому яму подошли к полуночи, но, поскольку весна была на излете, вечер затягивался, и небо светилось мягким приглушенным светом, так что и за полсотни метров можно было разглядеть, что у пристани толпится народ.

— Кто такие? — донеслось от причала.

— Иисус Христос — Бог ваш, еретики! — возопил Игнат Недоля, за что сию минуту получил подзатыльник от пресвитера, стрельцы заржали.

Струги подошли ближе, и теперь тобольчане увидели, что мужики на пристани держат наизготовку мушкеты.

— Кажись, наши, православные…

— Очи разуй да на стяг погляди! — не смолчал и Васька Лис.

— Точно, флаги Тобольского гарнизона. Дозор, что ли?

— Петр Васильевич, дурно гостей встречаешь! — крикнул сотник, узнав голос старого знакомого. — К тебе посланник Тобольского воеводы Черкасских с дружиной!

— Мурзинцев, ты что ли, вшивая борода?! Я ж чуть было не распорядился по вам пальбу открыть! Чего на ночь глядя приперлись?

— Как Бог положил, так и дошли. Ты, Петро, мушкеты убирай, мы с делом важным, стрелять по вам у нас интереса нету.

Дьяк Тобольского приказа Петр Васильевич Полежалый, давний знакомый Мурзинцева, сотника встретил объятиями, пресвитеру поклонился, благословение испросил, отец Никон дьяка перекрестил.

— Какая ж это дружина, Степан? — разглядывая стрельцов, со смехом спросил Полежалый. — Это ж сброд шелудивый!

— Уж какая есть, — отозвался Мурзинцев, но тут дьяк толмача разглядел.

— Ба! А вот это уже гвардия! — воскликнул он. — Это ж Рожин!

— Здрав будь, Петр Васильевич, — подойдя, приветствовал дьяка толмач с улыбкой.

— И тебе не хворать! — Полежалый Рожина обнял, но тут заметил Семена, воскликнул: — Матерь Божья, а это еще что за хлыщ?! Степан, ты почто отрока в дозор захомутал?!

— Семен, подойди, — окликнул парня сотник, а дьяку ответил: — Это, Петр Васильевич, наш ученый муж, Семен Ремезов, и то, что он ученый, мы убедиться успели.

— Знал я Семена Ремезова, ему теперь годов пятьдесят, а у этого и бороды еще нету, — сказал Полежалый, с недоверием рассматривая парня.

— То тятька мой, — отозвался Семен, приблизившись.

— Вон, значит, как… Что ж, Семен Семеныч, отец твой человек уважаемый, и ежели ты в него пошел, то и тебе мое добро пожаловать.

Дьяк обвел гостей взглядом — отца Никона, Рожина, Семена Ремезова, остановился на сотнике, произнес задумчиво:

— Что ж у вас за дело такое важное, ежели вы помимо ружей церковь с собой прихватили, науку, да еще и лучшего на всю Югру следопыта?

— Об том позже, Петр Васильевич, — ответил Мурзинцев. — У нас хворый в струге, надобно ему уход обеспечить.

— Сейчас все будет, — дьяк засуетился, раздавая ямщикам указания, и уже через полчаса струги были надежно пришвартованы, припасы перенесены в амбары и заперты, караул у причала выставлен, хворый стрелец Егор Хочубей определен в избу одного из местных до выздоровления, а тобольчане устроены на ночлег. Только Рожин с Мурзинцевым спать не легли, а отправились по приглашению Петра Васильевича в приказную избу, на беседу с дьяком.

Полежалый рассказал гостям, что недавно рыбаки принесли весть, будто по Конде вниз к Иртышу идет ватага лиходеев, и за атамана у них Яшка Висельник, матерый вор и убивец, прозванный так, потому что его подельники удавить пытались, да так до конца и не удавили. Зато он их потом всех перерезал. Потому на причале ямщики круглосуточно с ружьями дежурят. Сотник сказал, что об этом требуется известить Тобольск, Сургут и Березов. Полежалый ответил, что гонцов уже разослал.

— Слыхал я про этого Яшку, — сказал Рожин. — На руках его крови больше, чем воды в Иртыше. Ежели он по Конде идет, стало быть, от Уральских дозоров тикает. В Тобольск им идти резона нет, там казаки их и на берег не пустят, прямо на воде постреляют. В Сургуте тоже гарнизон добрый стоит, так что Яшка, думаю, к Северной Сосьве рвется, там у него шансов мимо Березовских дозоров проскочить поболе.

— Нам тут только воров не хватало! — с досадой выпалил Мурзинцев.

— Не переживай, Степан, я с этим управлюсь, — заверил дьяк. — Мы тут хоть и без гарнизона, да три десятка мужиков имеем, и все при ружьях. К нам они не сунутся.

— Зато мелкие деревеньки вырежут, с них станется.

— Дальше Самаровского не пустим. С утра речные дозоры организую, перехватим.

Затем Мурзинцев поведал дьяку, что цель их похода — Белогорские кумирни и идолы, которые на них хранятся. Полежалому сотник доверял, потому как знал его давно, да и помощь дьяка путникам требовалась. Петр Васильевич удивился, на что государю вогульский идол, но с расспросами не приставал, понимая, что Мурзинцев и сам до конца мысль государеву не разумеет.