Максим Войлошников - Чернокнижник

На следующий день Лодья продолжил путешествие. Самое время было прикинуть, что известно ему о человеке, к которому он направляется?

Итак, кто такой Фридрих II, получивший от современников прозвище Фриц, а от потомков удостоившийся прозвания Великий? Он был ровесником Гавриила и совсем иным человеком, нежели его грубый отец — любитель солдатчины и муштры, покровитель ремесел и суровый вешатель цыган и воров.

Некогда гувернером к малолетнему принцу Фридриху был назначен не кто иной, как граф Франкенштейн [10] О некоторых невинных увлечениях представителей этой старинной семьи см. книгу писательницы XIX века Мери Шелли «Франкенштейн», в руках которой оказались более ранние сообщения и слухи об этом известном дворянском роде. , а от человека с такой известной фамилией можно ожидать чего угодно. Действительно, он сумел с ранних лет привить принцу склонность к наукам и искусствам, особенно запретным. В свободное от отцовской муштры время Фридрих охотно читал французские и итальянские книги благодаря их легкому слогу, особенно он любил повествования о правлении Цезаря Борджиа и Екатерины Медичи, но интересовался и историей римских императоров — Калигулы, Нерона и Тиберия, и играл на флейте. Ходил слух, что его любимым инструментом была изысканная флейта, сделанная из берцовой человеческой кости и пробуждавшая своими тягучими звуками его недюжинную фантазию. Говорили, что кость принадлежала свирепому ландскнехту времен Тридцатилетней войны. Интересно, забегая вперед, отметить, что впоследствии ко двору короля Фридриха II священники, равно как и женщины, никогда не допускались, и в отличие от отца, правоверного протестанта, он жил без богослужения… Но объяснялось ли это его материалистическими воззрениями или чем-то совсем иным, сказать нельзя.

Вопреки отцу, грубому властителю, Фридрих был натурой интеллектуальной, любил искусство и философию и терпеть не мог женщин. Хотя, как говорят, питал платоническую привязанность к своей сестре. Как бы в возмещение этого он обожал собак, и позднее его любимая охотничья сука обычно спала у него в ногах в постели.

С отцом они с ранних лет были в весьма напряженных отношениях. Неудивительно, что как-то раз, когда принц был юн, французскому послу вместе с очень близким другом Фридриха Гансом-Германом Катте удалось уговорить его бежать во Францию, горячим поклонником которой он слыл. Однако план сорвался, и беглецы были схвачены. Поскольку наследник являлся еще и прусским офицером, отец хотел казнить его за измену, и только вмешательство австрийского императора Карла VI позволило сохранить ему жизнь. Однако Фрицу пришлось наблюдать из окна своей камеры в крепости Кюстрин на границе с Польшей, как рубят голову его другу Катте.

Лишь незадолго до своей неожиданной кончины отец дал сыну звание полковника и поручил ему полк, что, вероятно, должно было примирить их. При этом следует заметить, что в отличие от многих сыновей, которых крепко бивали их отцы, Фриц был человеком действия. И совсем немного времени прошло, прежде чем молодой король уже обживался в Потсдамском дворце. Мы, конечно, могли бы вспомнить Александра Великого, которого сходным образом подозревали в организации отцеубийства, ибо их взаимная «любовь» с отцом, царем Филиппом, широко известна… В оправдание можно сказать, что старый король, неутомимый строитель сильного государства и создатель мощной прусской армии, к тому времени совсем погрузнел, обрюзг и был негоден для того, чтобы находиться на острие военного передела Европы, который уже назрел. Его уход, что называется, был ко времени.

В противоположность сыну старый король не жаловал отвлеченных искусств и остерегался ученых и чернокнижников, многих он изгнал из страны. Хотя за сожжение ведьмы он мог и пожурить местных магистратов, а то и палкой отделать, по примеру своего кумира Петра Великого. Возможно, что именно этой своей нетерпимостью к практикам колдовства, возраставшей с годами, суровый повелитель навлек на себя гнев чернокнижников, и вовсе не случайно то, что он отдал Богу душу в канун очередной Вальпургиевой ночи…

Теперь же его наследник мог развернуться во всю немалую ширь своих талантов. Как и все, оставившие след в истории правители-интеллектуалы, Фриц любил умелый шпионаж и эффективное политическое убийство. А кто может лучше помочь в таких делах, как не хороший химик?

При помощи науки можно серьезно упростить сложный процесс завоевания новых земель! И тут он узнает о некоем кудеснике химии, молодом чужеземце, попавшем в тяжелое положение, которого ему рекомендует старый духовный наставник Вольф…

Примерно так размышлял Лодья, подъезжая вечером следующего дня к Потсдамскому дворцу.

Потсдам — городок между живописных озер, в двадцати верстах на юго-запад от Берлина, выросший на месте славянского поселения, где «король-солдат» Фридрих-Вильгельм I основал свою охотничью резиденцию. Его преемнику охотничий дворец пришелся по нраву. Позднее он, по примеру французского Версаля, устроит тут дворец-парк Сан-Суси в окружении виноградников. Но, исходя из очевидного благотворного влияния теллурических сил, у Потсдама было еще одно преимущество — его история: люди, сюда чем-то привлеченные, селились на этом месте на протяжении десяти тысяч лет. В то время как история Берлина, чье название происходило от древнего славянского слова «верл» — болото, простиралась не далее Средневековья… И лишь неусыпное попечение Фридриха-Вильгельма превратило Берлин в весьма приличный столичный город, точнее, город-казарму.

Дворец располагался в центре Потсдама — лишь пару лет спустя приступит Фриц к строительству своего загородного рая, немецкого Версаля, Сан-Суси. У крыльца стояли два потсдамских гвардейца в мундирах цвета «берлинской лазури», из полка «верзил», комплектация которых была одним из любимейших занятий покойного Фридриха-Вильгельма. Нельзя было сильнее угодить толстому коротышке, чем пригнать ему два десятка рекрутов — «верзил», которых он окружал заботой и всячески им мирволил. Так что служба в прусской «великанской» гвардии была скорее выгодна, нежели сурова, благодаря возможности посторонних заработков. В отличие от обычной гвардии, где рекрута могли и палками забить, ведь это не причиняло офицеру прямого убытка, ибо тут не он платил войсковому вербовщику.

Часовые с интересом скосили взгляды на приезжего в запыленном платье, не уступавшего им ростом, как бы вопрошая: «Не к нам ли, пополнить ряды?» — но письмо, написанное хорошо знакомым почерком, возымело немедленное действие, и незнакомец тотчас был пропущен во дворец и препровожден в приемную.