Максим Войлошников - Чернокнижник

— Хорошо, напишу такой указ. А разве то необходимо? — милостиво улыбнулась императрица.

— А вот увидишь, ходатаи к тебе пойдут от помещиков да от монастырских вотчинников. Зерно за границу проще избыть, нежели, как при Петре, кумпанства для разных мануфактур организовать и готовый товар изготовить. Пущай они помучаются, да вымучают что-нибудь на зависть голландцам!

— Хорошо говоришь, Гавриил. А где ж им деньги на иноземные станки взять, чтобы товары делать?

— А у Нартова по образцу пускай станки копируют. Хорошие станки. И для того золотые ефимки не надобны, и отечественное серебришко сойдет.

Елизавета все сделала по совету Лодьи. Благодаря этому серьезных голодовок, таких, как позднее, при Екатерине II, которая дозволила хлеб вывозить, при дщери Петровой не было.

Последующий, 1745 год, не был счастлив для проавстрийской партии. Весной произошло сражение при бельгийском местечке Фонтенуа — самое кровопролитное за всю войну, в котором англичане и голландцы были разгромлены французским маршалом Морицем Саксонским. И не только это стало печалью партии Бестужева.

Хотя пожилой Демидов и чурался политики, но его уральские заводы плавили чугун для английского рынка, он был связан с англо-австрийской партией и обладал значительными средствами, которые могли пойти на ее поддержку. Поэтому ничего удивительного не было в том, что по дороге на свои заводы тем же летом он почувствовал себя плохо, слег в одном из прикамских сел и в одночасье помер. Гавриил Степанович имел сильное подозрение на Лестока, но доказать, конечно, ничего не мог. Заводы демидовские, как и предсказывал он, впоследствии были поделены императрицей между тремя наследниками. Но помимо златообильной Колывани она их ничего не лишила.

Интересно, что на другом конце Европы, в Шотландии, этим же летом высадился с корабля претендент на британский престол принц Чарльз Стюарт, и началось восстание якобитов, за которым стояли французы. Поскольку лучшие войска были связаны войной на континенте, восстание потрепало немало нервов королю Георгу II, дядюшке Фридриха II Прусского. Известие о мятеже быстро дошло до Санкт-Петербурга, взволновав всех, кто получал английские деньги — а таких было немало. И лишь следующей весной мятежники были разгромлены. Кстати, по какому-то совпадению, это произошло очень скоро после того, как в Холмогорах, близ родных мест Лодьи, безвременно, но, впрочем, весьма удачно скончалась от чахотки или, может быть, от вящей предосторожности молодая Анна Леопольдовна. Что, вероятно, несколько успокоило царствующую российскую императрицу.

Лодья между тем понимал, что такой человек, как Фридрих Прусский, несмотря на новый мир с Австрией, на получении одной только Силезии не успокоится и будет искать самые широкие средства для достижения своих территориальных целей. И его надо опасаться гораздо сильнее бывшей правительницы, ныне покойной. Вместе с тем Лодья был мастер решать проблемы нетрадиционными путями. Что можно было противопоставить колдовским дудкам и ядам прусского властителя? Пожалуй, у него был готов ответ.

Он испросил аудиенцию у Петра Шувалова. Столы в шуваловском дворце были завалены бумагами, содержавшими различные вдохновенные прожекты, полезные России в большей или меньшей мере. Но вид у самого Шувалова был не вдохновенный, а весьма озабоченный: его жена Мавра, подруга детства императрицы, нажаловалась той, что он связался с дочерью канцлера Бестужева. Теперь он ломал голову, как замять скандал.

От визитера он услышал неожиданное предложение основать стекольный завод.

— А что в том нового? — удивился Петр Иванович, отвлекшись от невеселых дум. — При императоре Петре-то сколько заводов стеклянных завели?!

— Стекло-то их — бутылочное да оконное. Я помню, как в Киево-Могилянской академии учился и любовался цветными мозаиками Софийского собора. А разве можно найти у нас храм или дворец, так украшенный? — начал издалека Лодья. — Смешно, что сто лет спустя после основания первых стекольных заводов в Русском государстве и цветные стекла, и зеркальные, и шлифованные для оптических приборов мы завозим из-за рубежа. А ведь, кстати, цветные граненые стекла на платьях кавалеров и дам выглядят не хуже настоящих камней, а насколько они дешевле!

— М-да?! — Шувалов прикинул. — Хорошо, попробуем матушку уговорить на это. Только сначала помоги с фарфором дело наладить, иноземец никак не справляется, и Вертоградов подмога в том малая, потому что тот к делу его не пускает. Успех принесет доходы казне, да и матушка порадовалась бы.

— Я в вашем распоряжении! — согласился Гавриил.

Для организации производства фарфора в России Елизаветой Петровной был нанят Христофор Конрад Хунгер, тот самый, который якобы украл для итальянцев секрет саксонских «голубых мечей». Ничего он, разумеется, не крал, а был подставным лицом в тайной сделке саксонцев с итальянцами, что и продемонстрировали несколько лет его бесполезной деятельности в Санкт-Петербурге. Недавно прибывший по окончании учебы Дмитрий Вертоградов, назначенный в помощники, к делу им допущен не был и доступа в его лабораторию не имел.

Лодья вызвал Вертоградова и на несколько недель засел с ним в химической лаборатории, откуда все время валил разноцветный дым. Наконец они закончили свои труды, и Гавриил показал результат Шувалову. Он получил полное одобрение вельможи, к тому времени успокоившегося, так как ему удалось свалить вину в любовной интриге на корыстолюбивого канцлера, который якобы подсунул ему свою дочь за деньги. С положительным решением Гавриил отправился к баракам фарфорового завода, взял за шиворот Хунгера и выкинул его вон, невзирая на угрозы пожаловаться императрице. Лодья посадил Вертоградова в кабинет изгнанного иноземца и велел ему заниматься фарфором, что тот и сделал во славу Отечества, менее чем через год развернув производство сервизов, ваз, статуэток и всего прочего, чем славился доселе один Мейсен.

После этого Лодья пришел к Петру Шувалову за обещанным.

— Хорошо, займемся этим делом, — кивнул тот. — Кстати, может, и мне подскажешь, какой завод поставить для прибытку и на пользу отечеству?

— Без сомнения, железоделательный. России придется еще повоевать, и для этого надобна сталь, а не только уральский чугун.

— А где ставить, не подскажешь?

— Воткинск — хорошее место. Уральский чугун рядом, и Кама с Волгою, и леса пермские бескрайние. И сырой чугун за море везти не надо. Ижевск рядом есть, там можно еще один завод поставить. Я там побывал, когда возвращался из Оренбургского наместничества. И мысль об сем деле еще тогда зародилась у меня.

— Еще бы сказал, где денег на строительство достать.