Гарри Тертлдав - Оружие юга

— Внизу под черточкой только двойки. Откуда может быть случиться четверть?

— Потому что надо умножить их, — сказал терпеливо Коделл. — Сколько будет дважды два, если они не под чертой?

— Четыре, — признал Израиль. Но понимание не появилось в его глазах; он никак не мог сделать шаг от целых чисел к тем, что являются дробями.

— Давай попробуем по-другому, — сказал Коделл. — Вот ты разбираешься в деньгах. Предположим, у тебя есть пятьдесят центов. Как назвать это иначе?

— Половина доллара, — ответил Израиль.

— Ладно, а что является половиной от полдоллара?

— Четверть, — тут же сказал Израиль. Внезапно он посмотрел на грифельную доску, где Коделл записал пример. — Значит половина от половины — это четверть, — сказал он медленно. Его лицо просветлело. Хотя он был почти на пятнадцать лет старше Коделла, он был похож сейчас на маленького мальчика, обнаружившего, что, если ты слагаешь вместе буквы, то они превращаются в слова. — Половина половины всегда четверть, неважно деньги это или нет.

— Правильно, — сказал Коделл, осветившись доброй улыбкой: именно за такое он и любил свою работу, несмотря на низкую заработную плату. — А сколько будет половина от четверти?

Он напрягся в ожидании ответа чернокожего. Понял ли Израиль по-настоящему весь принцип, или он понял один только частный случай? Израиль нахмурился, крепко задумавшись, но ненадолго. — Половина четверти должен быть одной восьмой, не так ли, масса Нейт?

— Да! — почти прокричал Коделл. Оба мужчины заулыбались, один с облегчением, другой, волнуясь. — У тебя получилось, Израиль.

— Получилось, — отозвался Израиль. — Я наконец это сделать, теперь это никто у меня не отнять. Расскажете еще, чтобы учить меня кроме множить этот дробь?

Он прямо таки жаждал научиться всему остальному по этой теме насколько можно скорее и прямо задергал Коделла. Но он опять чуть не сломал себе голову, когда пару дней спустя пришло время делить дроби вместо их умножения. Коделл стал учить его по способу, который он использовал со своими обычными учениками: переворачивать делитель, а затем умножать.

— Мы уже сделать множить, — запротестовал Израиль. — Нужно узнать теперь делить.

— Пойми, — сказал Коделл. — Деление и умножения являются обратной противоположностью друг друга, точно так же, как сложение и вычитание. Деление дробей на любые части — это умножение наоборот. Просто на время переверни числитель и знаменатель. А дальше простая арифметика, которую ты знаешь.

К своему удивлению, он обнаружил, что Израиль ничего не понял. Он знал правила для каждой операции, но не представлял себе их взаимодействия.

И его челюсть прямо таки отвисла, а глаза расширились, когда он, наконец-таки, понял принцип, и у него стало получаться.

— Как это замечательный и великий, — сказал он наконец. — Пять раз по два — это десять, а десять делить на пять — это два. Это не есть случайность. Это есть общий понятий.

— Ура, наконец-то ты понял! — сказал Коделл.

— Вы говорите, «я понять», масса Нейт, но вы первый человек, который показать мне такой чудо. Никто никогда не показывать мне как это работать все вместе. Это как путаница в картинка, не так ли, где все части перемешать и составить целый картинка вы не мочь догадаться. Смотреть их отдельно, какой-то куски, но никак не видеть весь картинка сразу. Вы показать мне такой трюк снова, правда? И спорить, я понимать в этот раз быстро?

На следующем занятии Коделл показал ему, как находить общие знаменатели для дробей. Он был весь во внимании, когда Коделл, наконец, дал ему задачу: — С одного поля собрано двадцать пять с половиной бушелей кукурузы, с другого тридцать семь и одна треть, сколько урожая собрано всего?

Лицо Израиля на время застыло в напряжении.

— Готов, сар.

И он довольно таки быстро решил задачу.

Когда он собрался идти обратно на ферму Генри Плезанта, то спросил: — Когда следующий урок?

Коделл развел руками.

— Не будет следующего урока, Израиль. Насколько я могу судить, ты изучил все, что нужно, так что дальше дело только за тобой.

Израиль осваивал знания не хуже любого способного белого человека. До войны он бы сильно удивился такому факту, а сейчас нет — сейчас он был почти совсем не удивлен.

— Спасибо, сар. Спасибо вам от всей мой сердце.

Израиль хотел, но не решился протянуть руку белому для пожатия. Он опустил голову и направился на север к ферме.

— Это доставило мне удовольствие, — сказал Коделл ему вслед.

Израиль не ответил. Коделл побрел в дом вдовы Биссетт. Он подумал, что она никогда не смогла бы добиться того, чего за короткое время добился этот черный человек, даже если бы от этого зависела ее жизнь. Но она никогда не пригласит Израиля в свой дом. До того, как он обрел свободу, она могла бы купить его в собственность, правда ее финансовые возможности делали маловероятным такое предположение. Коделл потянул себя за бороду и зло пнул камень.

— Будь я проклят, если это справедливо, — пробормотал он вслух. Нэшвилл уже спал. Никто не услышал его.

Повозка грохотала вниз по дороге. Рэфорд Лайлз сплюнул коричневый сгусток табачного сока в пыль. Затем он сердито посмотрел в крестец лошади.

— Ну, шевелись же! — рявкнул он, встряхивая вожжами. Лошадь дернула одним ухом. И полностью проигнорировала его.

Нейт Коделл рассмеялся.

— Вот и еще один ветеран.

— Несчастное, ленивое, бесполезное существо.

Лайлз снова щелкнул вожжами, на этот раз сильнее. Может быть, лошадь немного и оживилась, но Коделл не поставил бы на это и цента. Он сказал: — Извините, не подбросите меня в Роки-Маунт?

— Хорошо, садитесь, Нейт. Я еду туда, чтобы услышать речь Бедфорда Форреста. Если вы тоже хотите его послушать, можете составить мне компанию.

— Он дает много выступлений, не так ли? — сказал Коделл.

— Он объездил всю страну. Если ваш драгоценный мистер Роберт Ли не покидает Вирджинии и доверяет своим сторонникам делать всю работу за него, то он рискует проиграть выборы здесь.

Как бы подчеркивая свои слова, лавочник снова сплюнул, а затем вытер подбородок рукавом.

— Ну, не знаю, — сказал Коделл, нахмурившись. — Такая назойливая агитация вряд ли способствует достоинству человека, баллотирующегося на пост президента. Я помню одного такого, Дугласа, еще в США в 1860 году, и посмотрите, чего он добился.

— Дуглас! — Лайлз снова сплюнул, чтобы показать, что он думает о Стивене Дугласе. — Он добился лишь раскола своей партии. Но Форрест сейчас, Форрест — совсем другое дело. Он не говорит: Идите ради чего-то — он говорит: Идите за мной. Все, что нужно я сделаю сам.

Коделл вовсе не считал это убедительным аргументом, так что он не стал продолжать разговор. Поля и леса медленно проплывали мимо. Он прошагал по этой дороге три года назад, а до того видел красоты Вирджинии, Мэриленда, штата Пенсильвания и Вашингтона. С тех пор он не забирался далеко от Нэшвилла, как сейчас, в Роки-Маунт. Вдали от железных дорог, путешествия оставались такими же неторопливыми, как это было всегда. Чтобы послушать речь в десяти милях дальше, нужно было потратить весь день.