Дарья Плещеева - Курляндский бес

– С рассветом, Ян. Я обещал его высочеству прийти и помочь библиотекарю правильно расставить книги. Ты приготовь мне воротник и манжеты, прикрепи к шляпе перо, тут многие носят перья… чулки тоже…

– Все готово, – доложил Ян. – А насчет грабителей – я завтра пойду в магистрат. Нельзя это так оставлять – пусть ищут!

– Когда узнают, что кошелек остался цел, искать не станут, – заметил граф, раздеваясь. – Утром ты меня побреешь.

– Слушаюсь.

Граф ван Тенгберген обладал врожденным чувством времени, и ему казалось диким, что есть люди, для которых опоздание на четверть часа – в порядке вещей. Он проснулся в хорошем настроении, открыл глаза и улыбнулся – окна комнаты глядели на юго-восток, и на стене уже радовали глаз восемь маленьких квадратов – солнце, пройдя через оконный переплет, принесло обычную утреннюю радость.

– Ян, ты уже встал? – крикнул граф. – Приготовь кофе! Что у нас?

– Свежий хлеб, копченая рыба – угорь, хозяйка жарит вам окуньков.

– Прекрасно!

Для полного счастья недоставало хотя бы страницы…

Граф по привычке полез в фальдрикер за книгой и вспомнил, что «Дон Кихот» похищен.

– О Господи, – прошептал он.

Собственно, сама книга, пусть даже прекрасно изданная, графу была не очень нужна – с его-то блестящей памятью. Если бы догадались его запереть, снабдив бумагой и большим количеством перьев с чернилами, он изложил бы многие эпизоды почти так, как написал их Сервантес. Но тоска по книге была иного свойства – графу требовалось ощущать кончиками пальцев черный кожаный переплет, чуть шероховатый обрез и каждый лист толщиной в неведомую долю дюйма. Это доставляло ему огромное удовольствие, а удовольствие вводило душу в некое состояние, близкое к полету. Сливались воедино две души – душа испанского рыцаря и душа фламандского графа. И рождались благородные поступки, задуманные испанцем и воплощенные фламандцем. Это было так удобно для графа ван Тенгбергена!

Удобно, да. И правильно. Рыцарственная осанка, строгие правила безупречной галантности, речь изысканная и простая – вот лучшая в мире форма для души. И эта форма, которая раньше была стеклянной, но из стекла прочнейшего, подобного стали, оказалась вдруг ледяной – если не поддерживать ее, то она тает, тает…

Книга была необходима!

Без нее душа чувствовала себя преотвратно.

Ян сервировал завтрак на маленьком столике, к кофе подал сладкие оладьи и очищенные орехи. Пока граф ел, пока ходил благодарить хозяйку, Ян окончательно вычистил его одежду и приготовил новый воротник. Потом он вызвался проводить графа до ворот форбурга.

– Никто на меня среди бела дня не бросится, – сказал ему граф, но Ян с перепугу был упрямее, чем осел Санчо Пансы.

В замке граф сразу же занялся делом – библиотекарь герцога, завербованный в Руане француз Дидье, большой знаток латыни и древнегреческого, уже открыл ящики с книгами, но вместо того, чтобы заполнить хоть один шкаф, забился в угол с «Энеидой» Вергилия; пришлось извлекать его из угла и наставлять на путь истинный. Потом пришел наставник наследника, будущего герцога Курляндии Фридриха-Казимира, предъявил список книг, и граф подтвердил: эти книги куплены и прибыли. Пока детям Якоба было очень мало лет, старшей дочери, Луизе-Елизавете, десять, а старшему сыну, Фридриху-Казимиру, – шесть, остальные – совсем малютки, но ничего – книги подождут! Общими усилиями их отыскали и отдали наставнику. Потом пришла дама от герцогини – пригласить господина графа в гостиную. Там придворные дамы занимались рукоделием и хотели послушать новости – антверпенские, брюссельские и иные, поговорить со знающим человеком о выступлении танцовщиков. Еще дамы хотели невинно пококетничать с красивым молодым графом.

В разгар беседы, распихав лакеев, ворвался златокудрый повар Арне Аррибо.

– Ваше сиятельство, они меня со свету сжить хотят! Когда прикажете ждать его сиятельство? Они нарочно прибавляют огня в печи, чтобы «гроб» пересох!

Арне Аррибо, чтобы сразу явить свои таланты, затеял изготовить для герцогского стола знаменитый английский пирог-«гроб»; это был тот редкий случай, когда пирог стал изгнанником по политическим мотивам. После того, как власть в стране окончательно захватил Оливер Кромвель, а законный государь Карл Стюарт был казнен, причудливое кушанье сочли насквозь католическим и подвергли осуждению. Со столов оно пропало, но старые повара дали Аррибо рецепт, и он рассказывал всем, как накануне Рождества участвовал в тайном приготовлении «гроба» для богатого заказчика.

Повар весь вчерашний день провел в суете, бегая между лавками и замковой кухней. Ему для идеального пирога требовалась оленина и оленьи потроха, к которым он решил добавить еще говяжьи языки и лучшее нутряное сало. Кроме того, он перепробовал весь, сколько его было в Гольдингене, чернослив, весь изюм, все апельсины, все лимоны, отыскал довольно плотные и не сморщенные финики, скупил чуть ли не все горшки со смородиновым желе, потому что ягода еще не поспела, а специи и пряности он привез с собой.

Потом он потребовал, чтобы на кухне установили для него особый стол, принес собственную четырехугольную пирожную форму величиной лишь немногим поменее настоящего гроба, принес свои драгоценные ножи для рубки фарша и принялся месить тесто, покрикивая на поварят, чтобы как следует растопили печь и не подглядывали за его секретами. Единственное, что он им доверил, – ступку с пестиком, чтобы истолочь мускатный цвет с прочими пряностями, при этом никто не должен был видеть, сколько и чего повар кладет в ступку.

Раскатав тесто и выложив им форму, Аррибо замесил оставленный кусочек покруче и вылепил из него оленя с ветвистыми рогами – почти такого же, как на курляндском гербе. Оленю надлежало украсить крышку пирога. Он уложил в тестяную корзину очень мелко порубленное мясо, перемешанное с фруктами и пряностями, подслащенное розовой водой с сахаром, сверху – слой фиников и все это присыпал тмином.

Потом он уселся возле печки – чтобы завистники не подбавили огня и «гроб» не обуглился. Но завистники не дремали и довели его своими вылазками до бешенства.

Герцогиня, выслушав, рассмеялась и послала слугу за старшим поваром – каковой и получил нагоняй за то, что плохо смотрит за поварятами. Что касается времени обеда – оно было туманным: поди знай, не заедет ли его сиятельство по дороге с охоты в поместье к приятелю-барону, устроившему у себя ткацкую мануфактуру, посмотреть, как ткут паруса…

Приглашение к обеду было для графа ван Тенгбергена равносильно приказу. Он подчинился, хотя ему было плохо – накатила неимоверная рассеянность, в разговоре он вдруг стал путать слова.