Теофиль Готье - Железная маска (сборник)

Просторное помещение, в котором оказались актеры, как и повсюду на фермах, служило одновременно спальней, столовой и кухней. У стены располагался очаг с широким колпаком, украшенным зелеными шелковыми фестонами. Длинный выступ в глянцевитой кирпичной стене указывал место, где проходил дымоход. Под кованой решеткой очага с полукруглыми выемками для котелков и кастрюль весело потрескивали несколько поленьев, или, скорее, бревен. Столь щедрый огонь до того ярко освещал комнату, что в лампе или свечах не было никакой нужды. Блики пламени выхватывали из сумрака готических очертаний кровать, полускрытую пологом, скользили по дубовым балкам потолка, весьма закопченным, отбрасывали причудливо пляшущие тени на стены и зажигали блики в начищенных боках медных кувшинов и кастрюль, висевших на крюках и стоявших на полках.

Несколько книг, раскрытых и оставленных на резном столике в углу у окна, свидетельствовали о том, что хозяин не окончательно погрузился в земледельческие заботы. Храня воспоминания о своих прежних занятиях, он коротал долгие зимние вечера за чтением.

Согретые теплом и радушием хозяина, актеры испытывали истинное блаженство. Краски жизни вернулись на их иссушенные холодом бледные лица, радость засветилась в глазах и надежда заставила подняться понуро опущенные головы. Коварному и злопамятному божку бед и напастей наконец-то надоело преследовать бродячих комедиантов: приняв смерть Матамора в качестве жертвы, он смилостивился над бедолагами и на время оставил их в покое.

Белломбр кликнул слуг, которые мигом уставили скатерть тарелками и вместительными кувшинами, к восторгу Блазиуса, одержимого жаждой в любое время суток.

– Теперь ты убедился, – заметил он, обращаясь к Тирану, – как верны оказались все мои предположения, которые ты счел призраками и миражами! Взгляни – сытный пар поднимается над густым супом с капустой, морковью и прочими овощами! Красное и белое вино, принесенное из погреба, играет в кувшинах, а огонь пылает тем жарче, чем больше стужа на дворе. И к тому же хозяин наш – великий, знаменитый, увенчанный славой Белломбр, краса и гордость всех комедиантов – бывших, настоящих и будущих!

– Нечего было бы и желать, если бы несчастный Матамор не покинул нас, – невольно вздохнула Изабелла.

– А что же с ним случилась? – спросил Белломбр, немало слышавший о Матаморе.

Пришлось Тирану поведать гостеприимному хозяину горестную историю о гибели капитана среди снегов.

– И, если бы не эта счастливая встреча с добрым старым товарищем, сегодня ночью нас всех ждало бы то же самое, – заметил Блазиус, когда Тиран умолк. – Мы окоченели бы в этой кромешной киммерийской тьме и стуже.

– А вот это было бы достойно всяческих сожалений, – подхватил Белломбр, галантно улыбнувшись Изабелле и Серафине. – Но я полагаю, что юные богини, сопутствовавшие вам, огнем своих очей растопили бы снега и освободили природу от ледяных оков!

– Вы, месье, приписываете уж слишком большую власть нашим взглядам, – возразила Серафина. – В этом студеном мраке они не могли бы воспламенить даже чье-нибудь сердце. Слезы, выступающие на глазах от ветра и холода, погасили бы жар любви…

В ходе беседы за веселым ужином Блазиус рассказал Белломбру о том, в каком положении ныне оказалась труппа. Старого актера это ничуть не удивило.

– Театральная Фортуна – дама еще более капризная и прихотливая, чем Фортуна житейская, – заметил он. – И колесо ее вращается так стремительно, что удержаться на нем можно всего лишь несколько мгновений. Однако, упав, надо иметь лишь немного воли, таланта и ловкости, чтобы вновь на него запрыгнуть и восстановить равновесие… Завтра с утра я пошлю слуг за вашим фургоном и мы оборудуем театр в большом овине. К западу от моей фермы лежит довольно большое селение, так что зрителей наберется немало. Если же сборы окажутся скудными, на дне моего старого кошелька еще можно отыскать несколько монет, более полновесных, чем театральные жетоны, и, клянусь Аполлоном, предводителем муз, я не брошу старину Блазиуса и его друзей в беде!

– Ты все тот же, Белломбр, – как никто великодушный и щедрый! – воскликнул Педант. – Душа твоя не огрубела от крестьянского труда!

– Ты прав: обрабатывая свои поля, я не оставляю и разум в праздности. По вечерам, сидя у камина, я перечитываю старых поэтов, проглядываю скороспелые творения нынешних остроумцев – по крайней мере все те, что можно раздобыть в этом захолустье. Порой я даже разучиваю некоторые роли, соответствующие моему амплуа, и только теперь понимаю, что в те времена, когда публика аплодировала мне за звучный голос, стройный стан и мускулистые икры, я был пустоголовым щелкопером. Ничего я не смыслил в ту пору в нашем искусстве и действовал наобум, как ворона, что долбит клювом орех. Лишь глупости публики я обязан своим успехом!

– Только непревзойденный Белломбр может так говорить о себе, – почтительно заметил Тиран.

– Искусство бессмертно, а жизнь коротка, – продолжал бывший актер, – особенно у комедианта, которому материалом для создания образа служит только он сам. Как только мой талант стал зрелым, когда он развился в полной мере, тут же появилось у меня и брюшко. А где вы видели роковых красавцев и трагических любовников с брюхом? Вот я и не стал ждать, чтобы кто-нибудь поддерживал меня под руку, когда по ходу действия мне надлежало бросаться на колени перед дамой сердца и изъяснять свои чувства, хрипя от одышки. А тут как раз подвернулось наследство. Я ушел во всем блеске славы, чтобы не походить на тех упрямцев, которых гонят с подмостков огрызками яблок, гнилыми апельсинами и тухлыми яйцами.

– Ты поступил мудро, Белломбр, – одобрил Блазиус, – хотя и несколько поспешил. Еще лет десять мы могли бы наслаждаться твоим искусством.

И действительно – несмотря на сельский загар, старый актер сохранил величавые манеры и внушительную внешность. Его глаза, привыкшие выражать глубокие чувства, ожили и засверкали в пылу разговора, красиво очерченные ноздри чувственно затрепетали. Губы, приоткрываясь в улыбке, обнажали ряд здоровых зубов, которым позавидовала бы записная кокетка. Его густая шевелюра, в которой поблескивали серебряные нити, пышными кольцами падала до самых плеч. Словом, он по-прежнему оставался красивым и представительным мужчиной.

Блазиус, Тиран и Белломбр остались коротать вечер за стаканом вина. Комедиантки удалились в спальню, где слуги уже развели огонь в камине. Сигоньяк, Леандр и Скапен улеглись на сеновале в крепкой конюшне, натянув на себя войлочные попоны.

Пока одни дружески беседуют, а другие сладко спят, утомленные приключениями, вернемся к брошенному фургону и посмотрим, что там происходит.