Матильде Асенси - Твердая земля

Я чуть не рассмеялась. Эстебан Неварес рассказал мне собственную историю, не упомянув при этом себя. Да, как он и сказал с самого начала, его отец прибыл в Индии с адмиралом Колумбом в его последнем путешествии, а мы говорили о первых конкистадорах и первых колонистах, так ведь? И судя по его преклонному возрасту, цвету кожи, волосам и всему прочему, теперь я уже не имела сомнений, что его мать была одной из тех благородных дочерей вождей — что бы это ни значило — которые подарили конкистадором детей. Полагаю, что те испанцы хотели вручить своим сыновьям, хоть бы и метисам, свое наследство, так что признали их законными и назвали креолами, не беспокоясь о чистоте крови. Этот вопрос начал их беспокоить, лишь когда много лет спустя в Новый Свет стали прибывать испанки.

Моряки Эстебана Невареса теперь столпились у корпуса корабля, соскребая с него обугленные остатки, оставляя с правого борта лишь гладкие и чистые доски.

— В чем заключается килевание, о котором вы говорили, сеньор? — полюбопытствовала я.

— Так что, мое предложение вас не заинтересовало, сеньора? Хотите оттянуть время этими вопросами, чтобы еще над ним поразмыслить?

Я на мгновение задумалась и сказала:

— Я приняла ваше предложение в тот самый миг, когда вы его сделали, сеньор Эстебан. Что еще мне остается? Я не возражаю превратиться в вашего сына, хотя и придется перестать быть женщиной, кем я предпочла бы оставаться. Однако я прекрасно понимаю, что в этой игре сама судьба сдает карты, и я лишь могу принять и согласиться с тем, что, безусловно, является сейчас для меня наилучшим.

— Хорошие слова, сеньора. Начиная с этой минуты и с вашего разрешения я буду считать вас своим сыном Мартином Неваресом, называть вас так и обращаться как с сыном даже наедине, как и перед всем светом, чтобы не совершить ошибку. С этого самого мгновения вы перестанете думать о себе как о женщине и навсегда забудете имя Каталины Солис. Согласны?

— Конечно, сеньор. Я весьма вам признательна.

— Не называйте меня ни сеньором, ни сеньором Эстебаном. Вы обязаны, хоть вам это и сложно, называть меня отцом и вести себя как сын отныне и навсегда. Знайте, что хотя вы и не унаследуете после меня никакого, даже скромного имущества, но во всем остальном будете моим сыном и должны откликаться на имя Мартин Неварес. И первым делом должны забыть про привычку смотреть в пол и научиться глядеть мужчинам в глаза, потому что с этой минуты вы — мужчина.

При воспоминаниях о настоящем отце меня охватила грусть, но он был бы доволен этой заменой, потому что, несомненно, это было для моего же блага.

— А ваши моряки... отец? — я так стеснялась произносить это слово по отношению к незнакомцу, что почувствовала, как покраснела до корней волос, но подняла голову и посмотрела ему в глаза. — Они ведь знают, что вы нашли меня здесь.

— О них не беспокойся, сынок, — ответил тот на удивление уверенно, учитывая то, насколько неловкой для нас обоих была эта ситуация. — Как и о хозяюшке, которая дала свое имя этому кораблю, Марии Чакон, и о всей ее родне, с которой ты познакомишься.

— Вы женаты?

— Не в церкви, как ты. Но женат по совести и в ее глазах, и только это имеет значение. Я провел с этой чертовкой больше двадцати лет, — продолжил он, растянув губы в широкой улыбке, словно внебрачное сожительство было самым лучшим выбором, и, снова сев в кресло, взял в руки лютню. — Я ни разу об этом не пожалел. Хотя, несомненно, инквизиция приговорила бы меня за это, как поступила с вашим отцом.

И тронув струны, он запел своим приятным голосом ту же песенку, что я слышала утром из хижины:

Вам готов я услужить,

Такова моя судьбина.

Жизнь готов я положить,

Коли буду я покинут.

Услышав это, моряки бросили работу и приблизились к нам. Некоторые достали из корзин буханки хлеба, сыр, говяжью и свиную солонину и сушеную рыбу, а кто-то притащил еще и бутылки с вином. Мы уселись в кружок на песке под навесом, за исключением сеньора Эстебана, сидящего на стуле, и перед тем как приступить к трапезе, мой новый отец обратился к своим людям:

— С сегодняшнего дня и навечно, — торжественно объявил он, — для всех вас этот молодой человек без дальнейших объяснений превратится в моего сына Мартина Невареса. Когда мы вернемся на Санта-Марту и во всех портах, куда мы зайдем, если вас спросят, вы будете всем объяснять, что я прижил его с индианкой из племени араваков в Пуэрто-Рико и забрал его во время этого плавания.

Все кивнули.

— А что скажет сеньора Мария? — спросил один из них с некоторым беспокойством.

— Поначалу, наверное, поднимет крик до небес, как вы можете себе представить, — спокойно согласился капитан, — но потом он просто станет еще одним ее сыном, и она будет оберегать его и заботиться, пока вконец не избалует.

Моряки расхохотались и, обмениваясь шутками, начали довольно утолять голод. Тогда я впервые смогла рассмотреть их без спешки. Один юнга, Хуанито, был негритенком лет семи или восьми, а второй, Николасито, индейцем не старше шести. Из восьми моряков те, что схватили меня, Антон и Мигель, были мулатами (Антон был плотником и конопатчиком, а Мигель — коком), штурман Гуакоа был индейцем и почти не размыкал губ, разве что для еды, всегда держась в сторонке, остальные пятеро — негр Томе, индеец Хаюэйбо и испанцы Матео Кесада, урожденный в Гранаде, Лукас Урбина из Мурсии и Родриго из Сории — все отличные ребята и умелые работники, как я позже смогла убедиться.

В тот же день после трапезы я присоединилась к команде как еще один моряк. Килевание состояло прежде всего в том, чтобы сжечь толстый слой ракушек и водорослей, которые прилипали к корпусу во время плавания и делали корабль более медленным и тяжелым. Потом с помощью скребков эту обугленную массу счищали и обрабатывали древесину смолой и серой, чтобы защитить ее от стихии. Наконец, чтобы закрыть щели и придать кораблю большую скорость, нужно было вручную положить толстый слой вонючего жира. Новый отец ничего не сказал про жалованье, но будет он мне платить или нет — я всё равно наслаждалась этим занятием.

Когда прилив снова поставил корабль на воду, мы отправились спать, а мне разрешили отдохнуть в своем жилище на холме в последний раз. Несмотря на усталость и боль от мозолей на руках, прежде чем рухнуть в постель, я собрала узелок с моим скудным имуществом и с грустью попрощалась с этим местом. На следующий день, на заре, оба юнги, Хуанито и Николасито, вошли в мое жилище, чтобы меня разбудить, помогли перенести мой стол-шлюпку и снова приставили к работе, поскольку мужчины, воспользовавшись первым отливом, начали опаливать правый борт корабля, лежащего теперь на левом борту. Мы трудились весь день, а с наступлением сумерек, когда начался прилив, корабль снялся с якоря и покинул риф.