Матильде Асенси - Твердая земля

Эта идея была не так уж плоха, хотя я сомневалась, что подобное заставит Мельхора де Осуну вернуть нам имущество, скорее наоборот, мы навлечем на себя гнев братьев Курво, которые могут сильно осложнить наше положение, если у них появится такое желание. Задача заключалась в том, чтобы загнать их в ловушку, и они не смогли бы причинить нам вреда. Через некоторое время у меня не осталось больше идей, но вдруг матушке пришла в голову другая мысль — обратиться не к графине, а к самим братьям Курво. Дело было за малым: в чем обвинить Мельхора де Осуну, чтобы пришлось вмешаться закону и поместить его в тюрьму, а потом и на эшафот, и чтобы никто не мог этому воспрепятствовать? В убийстве. Но кого? Человека, которого Осуна имел причины убить в припадке ярости. У него имелись причины убить моего отца — из-за денег, и это подходило лучше всего.

И вот так, за разговором с матушкой той ночью, мы связали все ниточки, собрали все кусочки мозаики. Несомненно, всё начнется, когда придет срок выплаты. В этом году оставалась лишь одна, в декабре, но катастрофа с табаком и отказ Мушерона продать нам оружие заставили меня отправиться в путь раньше предусмотренной даты: нужно было оповестить короля Бенкоса о случившемся, чтобы он не рассчитывал на привычное количество оружия для защиты своих поселений.

Тогда-то я и поговорила с отцом, рассказав о задуманном. Поначалу он дал категорический отказ и назвал меня безумцем, но когда матушка тоже стала настаивать, эта идея уже показалась ему неплохой, и он решил, что мы должны ее придерживаться, раз ничего лучшего всё равно не придумали. Заметив мое раздражение, матушка сказала, что если однажды мне доведется вступить в брак, то я всё пойму, а до тех пор мне следует сохранять спокойствие. Я и правда успокоилась, хотя, честно говоря, испробовав свободу, мне не очень-то хотелось отдать ее мужу, который запрет меня в доме до конца дней.

Вот так отец без дальнейших объяснений согласился принять участие в обмане, и ночью накануне отплытия в Картахену я закрылась у себя в комнате и начала писать длинное послание для короля беглых рабов, где объясняла, что через два дня в его поселение прибудет мой отец, и я буду весьма ему благодарна, если он отправит людей, чтобы помочь ему добраться, ведь он уже в летах, и дорога через горы и болота для него слишком трудна. Эта часть меня беспокоила больше всего. Я знала, что король без промедления пошлет навстречу отцу самых сильных из своих подданных, но представляя, как отцу придется провести на болотах по меньшей мере день или полтора, в его-то возрасте и состоянии духа, я весьма тревожилась.

Я также объяснила Бенкосу причины того, что собираюсь сделать, и снова попросила его о помощи, в особенности это касалось раба, служащего у Мельхора, который увидит моего отца входящим в дом, чтобы отдать платеж, а на судебных слушаниях раб должен поклясться, что отец не выходил. Я знала, что Бенкос без труда найдет подходящего человека, потому что не было на Твердой Земле раба, не готового продать душу ради свободы. Главное, чтобы этот раб не испытывал угрызений совести, когда будет лжесвидетельствовать перед властями, поклявшись своей христианской верой, ведь его показания приведут Мельхора де Осуну на эшафот.

Всю ночь я провела за своим столом-шлюпкой, поскольку написала еще и послание с требованиями короля Бенкоса к губернатору Картахены. Я знала, что Бенкос хочет начать переговоры и положить конец войне. Его позиция была сильной, потому как он ни разу не проиграл ни одного сражения, а испанцы проиграли все. Так не могло больше продолжаться. Зная это его желание, я решила воспользоваться исчезновением отца и расплатиться с Бенкосом за многочисленные услуги, поспособствовав его переговорам с губернатором, и предложила способ испугать власти и влиятельных горожан, чтобы те заставили дона Херонимо разговаривать с Бенкосом. Я отправила ему отлично написанное прошение со всеми его требованиями и предложениями, но не могла себе представить, что Бенкос добавит к нему собственные невероятные притязания, такие как одеваться по испанской моде и вооруженным входить в города. Это уже была целиком его идея.

На заре, простившись с матушкой и девушками, пришедшими в порт, мы отплыли из Санта-Марты, уже зная, что вернемся нескоро и что до этого произойдет много невероятных событий, а также, что если что-то пойдет не так, наше возвращение не будет таким счастливым, как мы надеялись. Но к тому времени как моряки, так и девушки борделя уже знали ситуацию. Отец собрал их в большой гостиной, пока я писала у себя в комнате, и рассказал обо всем, поскольку их помощь и молчание много для нас значили. Сообщить обо всем девушкам решила матушка, она заявила, что все они — члены семьи, даже животные должны присутствовать, чтобы выслушать предложение. Отец как всегда с ней согласился.

Всё было хорошо продумано. Как только мы сошли на берег в Картахене, я тут же послала Хуанито в плотницкую мастерскую с посланием для короля Бенкоса, наказав ему умолять тамошнего раба, чтобы доставил сообщение как можно быстрее. Четверым испанцам выпала задача сопровождать отца до гасиенды Мельхора. Раз именно нам потом придется обращаться к алькальду, исполняющему также роль судьи, то мы должны быть христианами и испанцами, закон не позволяет игнорировать наши требования и свидетельства. Так что Хаюэйбо, Антон, Черный Томе и Мигель стали ждать в порту, на случай, если нам понадобится их помощь, чтобы вернуться на корабль, ведь мы знали, что Мельхор де Осуна наверняка велит своим людям нас избить, чтобы силой изгнать из гасиенды.

Когда мы оказались на нужном расстоянии, отец оставил нас под кокосовыми пальмами — в тенистом месте, где мы могли бы прождать и час, не боясь палящего солнца. Лукас, Родриго, Матео и я очень беспокоились, мы не знали, чем закончится этот необычный день и выйдет ли всё так, как мы планировали. А я к тому же думала о страданиях отца, пробирающегося в одиночестве по опасным горам и жутким болотам, пока с ним не встретятся люди Бенкоса.

Мы сели на землю в тени и стали болтать и шутить, а когда увидели, как отец выходит из гасиенды и направляется прямиком в джунгли, то сделали вид, будто его не заметили, чтобы потом в этом поклясться, а затем продолжили смеяться, больше чтобы успокоить тревоги, чем от настоящего веселья.

Когда прошел еще час, мы заявились в дом. Всё должно было выглядеть по-настоящему, чтобы, когда настанет черед говорить, из нас не могли вырвать иное признание. Мы подошли к дому, познакомились с Мануэлем Анголой, тем рабом, что позже станет нашим главным свидетелем на суде (хотя тогда мы этого еще не знали, как и он), и столкнулись с Мельхором, который, естественно, решил, что мы рехнулись, и задал нам трепку.