Фрэнсис Гарт - Гэбриэль Конрой

Когда мистер Дамфи, пошатываясь, вернулся в гостиную, его ждал слуга с визитной карточкой в руках.

— Джентльмен говорит, что пришел по важному делу и должен видеть вас немедленно, — торопливо доложил слуга, заранее предвидя брань и ярость хозяина. — Говорит, что вы заинтересованы в этом деле больше, чем он. Ждет вас с того самого часа, что вы вернулись.

Мистер Дамфи поглядел на карточку. На ней было начертано карандашом: «Полковник Старботтл из Сискью. По срочному делу». Мистер Дамфи на минуту задумался. Магическое слово «по делу» решило вопрос.

— Просите его… в контору, — сказал он злобно и проследовал туда сам.

Другой человек, менее практического склада, чем Питер Дамфи, непременно назвал бы эту роскошную, эффектно обставленную комнату библиотекой . На дорогих полках красного дерева рядами стояли книги самого разнообразного содержания, новехонькие, нетронутые, вопиющие к небесам как своим содержанием, так и кричаще яркими обложками. На стенах висели подшивки газет и биржевых бюллетеней. В горке, на выложенных бархатом полочках лежали образчики среброносных и золотоносных руд. Дальше шла карта острова, находившегося во владении мистера Дамфи, и морской вид с изображением парохода, принадлежавшего ему же. На первый взгляд могло показаться, что дурно написанная лубочная картина с тропическим пейзажем и кусочком взморья на переднем плане не имеет прямого отношения к коммерции, но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что и там под развесистой пальмой, стоит сахароварня, принадлежащая мистеру Дамфи и предназначенная им к продаже.

В комнату вошел человек высокого роста, явно расположенный к полноте, с которой, впрочем, он вел борьбу, туго перетягивая свой синий сюртук в талии. Этим способом он перегонял брюхо в грудную клетку, которую обычно принято считать сферой моральных эмоций, и тем создавал у зрителей весьма превратное представление о своей особе. Воротничок у полковника был широчайший, с отворотами щегольского покроя; черный шелковый галстук обвивал ему шею свободными складками, после чего ниспадал на пластрон и на белый с золочеными пуговицами жилет. Общее впечатление от этой части его туалета было таково, как если бы полковник был цветущим деревом, бутоны на котором уже полопались и должны вот-вот раскрыться. Над этим бурным цветением возвышалась прямо посаженная голова с орлиным носом; щеки у полковника были багровые, глаза выпучены, словно от удушья; подбородок обильно смочен потом. Полковник вошел слегка пританцовывающим шагом, по которому мы безошибочно узнаем человека, стесняющегося своей полноты. На согнутом локте у него висела трость; в одной руке он держал шляпу с широкими полями, в другой — огромный белый носовой платок. Изящным жестом сунув платок в жилетный карман и положив шляпу на стол к мистеру Дамфи, полковник, не дожидаясь хозяйского приглашения, опустился в кресло и оперся на трость в позе непринужденного ожидания.

— По срочному делу? — спросил Дамфи. — Надеюсь, что это действительно так?! Слушаю вас! Тратить время попусту не люблю ни дома, ни в банке. В чем ваше дело? Выкладывайте.

Однако эта краткая речь мистера Дамфи, в которой его обычная резкая манера граничила с прямой невежливостью, прошла для гостя незамеченной. Полковник Старботтл вытащил носовой платок, старательно прочистил нос, после чего, сунув обратно в карман лишь самый кончик платка и оставив его лежать у себя на груди наподобие гофрированной манишки, грациозно взмахнул пухлой белой рукой.

— Я посетил ваш дом два часа тому назад, сэр, когда вы восседали за пиршественным столом; и я немедля сказал вашему слуге: не вздумай тревожить своего господина. Когда джентльмен приносит жертву на алтарь Вакха и Венеры, когда он общается с музами и небожителями, не должно прерывать его в эти минуты. Сто чертей, сэр! У меня был приятель в Луизиане — Хэнк Пинкни звали его, — так он пристрелил насмерть своего слугу, отличнейшего мальчишку-мулата, ценою в тысячу долларов, никак не меньше, когда тот посмел прервать его во время игры в покер; а ведь это был всего лишь покер, сэр; за столом не было дам. И для чего же мальчишка-мулат прервал его? Поспешил, видите ли, сообщить, что горит хлопкоочистительная фабрика. Вы можете сказать, что это случай исключительный, но я вам отвечу — нет! Я знаю десятки подобных случаев!.. И вот я сказал вашему слуге: «Не смей отрывать его от пиршества! Когда дамы поднимутся из-за стола, и прелесть их не будет более кружить ему голову, и смолкнут застольные песни и смех, вот тогда приблизься к нему. Вот тогда, за оставленным гостями столом, за бокалом доброго вина мы вдвоем с твоим господином обсудим наше маленькое дельце».

Полковник поднялся с кресла; прежде чем ошеломленный Дамфи успел что-либо предпринять, он подошел к столику, где стояли графин с виски и кувшин с водой, налил себе виски, сел снова в кресло и с легким, исполненным достоинства кивком осушил стакан за здоровье хозяина.

Это был редкий случай, когда мистер Дамфи искренне пожалел, что сам не обучен вести себя с достоинством. Он видел, что и резкостью тона здесь тоже ничего не возьмешь. Более того, он мгновенно распознал в своем госте человека весьма определенного круга и воспитания — эти люди были наперечет в калифорнийском обществе, — который, если оскорбить его, немедленно потребует сатисфакции. Мистер Дамфи не привык к подобным собеседникам; изнемогая от бессильной злобы, он прикусил язык и радовался лишь тому, что гости ушли и не видят его унижения. В одном, впрочем, визит полковника оказался ему полезен: от ярости и обиды мистер Дамфи протрезвел.

— Нет, сэр, — продолжал свою речь полковник Старботтл, ставя стакан на колено и причмокивая толстыми губами. — Нет, сэр. Я остался недвижим в вашей приемной, пока не убедился, что вы проводили своих друзей, пока не увидел собственными глазами, как вы прощаетесь с некоей очаровательной гостьей. Сто чертей, сэр, я одобряю ваш вкус, а я знаток женской красоты, сэр! Нет, сказал я себе, ты не посмеешь побеспокоить человека, Стар, когда он провожает прелестнейшую из смертных женщин, укрывает мантильей ее мраморные плечи. Ха-ха, сто чертей, сэр, случилось это — как сейчас помню — в тысяча восемьсот сорок седьмом году, в Вашингтоне, на приеме у Тома Бентона, и я был в точности в вашем положении. «Когда же вы накинете на меня плащ, Стар?» — спрашивает она меня… Изумительное, прелестное создание! Признанная звезда сезона, того самого сезона тысяча восемьсот сорок седьмого года, сэр! Как джентльмен вы, конечно, поймете причину, по которой я не называю ее имени. И что же я ответил ей? «Будь моя воля, сударыня, я не сделал бы этого никогда!» Так и сказал: «Никогда!» Что же вы не пьете, мистер Дамфи? Наперсточек за нашу дружбу, сэр!