Петр Петров - Борель. Золото [сборник]

— Опасно, Василий Кириллович. Кажется, потребуется операция… И вообще я с ума схожу… Сейчас он заснул…

— Возьмите нервы на крепкие винты и сейчас же пошлите машину в Нерчинск, там есть хорошие хирурги. — К ним подошел Антропов. Он слышал разговор и, приподняв фуражку, предложил:

— Совет верный, Татьяна Александровна. У меня есть в городе профессор родственник. Он с удовольствием приедет. Разрешите написать ему и отправить машину.

— Будьте добры!..

Голос Вандаловской сорвался, но она задушила подступившие слезы. Теплота товарищей возвращала силы.

Главный механик усадил Татьяну Александровну на верстак и коротко доложил:

— Как видите, энергетическое отделение у нас готово. Через месяц закончим водопроводную ветку. Недостающая часть будет сделана к весне, думаю, даже раньше. Готовьте цианистую пыль. Надо отдать справедливость хорошей идее Гурьяна Минеича и вашей. Механические мастерские у нас работают великолепно. Вчера в совершенстве были отлиты две сложные муфты и еще несколько важных деталей.

— Значит, фабрика будет?

— Ручаюсь, Татьяна Александровна! Смешно… Три года строим ее. А вы все вздыхаете, милая… Уезжать от нас думаете… Нехорошо, нехорошо.

— Раздумала, Василий Кириллович… Вот он бы поправился.

Антропов громко вызывал в телефонную трубку начальника гаража. Звуки людской речи, сливаясь с перезвоном инструментов, пением станков, шумом кузнечных мехов, наполняли знакомой музыкой помещение, рассеивали тягостные размышления.

Из больницы прибежала Катя. По ее зарумянившемуся лицу, по оживившимся, чуть улыбающимся глазам все предугадали хорошую весть.

— Пойдемте, Татьяна Александровна!.. Ему лучше! — Девушка пробежала два километра, часто дышала. — Температура схлынула, и он зовет вас.

Зайцев, Антропов и женщины сели на подоспевшую машину. Держа на коленях Катю, Татьяна Александровна крепко прижимала ее к себе. Катя улыбалась заходящемуся солнцу брызжущими радостью глазами.

Повеселевшие лица все еще стоящих около больницы шахтеров, женщин и ребят подтвердили сказанное Катей. С крыльца Татьяна Александровна оглянулась. Ей приветливо махнул рукой Стуков. От конторы, совсем по-детски, резво бежал Бутов.

Палата наполнилась людьми в белых халатах. Гурьян сидел, опираясь спиной на подложенные подушки, и улыбался.

— Нагнал ты холода, парень, — пробасил Бутов. — Я так и думал — опрокинешься, а виду не давал. Повыжечь надо эти белобандитские змеинники. Ты думаешь, чьи тут настырки! Это одна брага с Гирланом и Алданцем! Почти две бутыли золотого зерна нашли в китайском барахле-то!

— Две бутыли! — Гурьян оживился. — Значит, не зря Вын стукнул меня…

— А тебе вредно волноваться, — перебила его Татьяна Александровна. — Вот, послушай лучше, как Василий Кириллович составил проект монтажа «американки».

Зайцев устало хмурился, должно быть, вспомнив о своих чудачествах. По палате пронесся негромкий смех. На ввалившихся щеках директора выступил яркий румянец.

— Идет, стало быть, Василий Кириллович? — спросил он, прикуривая папиросу.

— Надеюсь, — коротко ответил главный механик. — Поднимайтесь скорее.

Снег накрыл клочья мертвой травы, неубранную щепу, разбросанные бревна. Крыши домов слились с общим фоном. И на руднике сразу стало чище. В бору щетинились голыми сучьями горелые сухостойники. Липкий снег одавил ветки, окрасил белилами тайгу.

Артели хозяйственных рабочих были брошены на расчистку дорог и на перевозку грузов со станции. Зима подпирала. Нужно было вовремя забросить продукты и необходимые материалы для американской фабрики. В скотном дворе топтались снятые с подножного корма, нагулявшие жир коровы и овцы. Скот почуял кровь, скот бесновался в тоскливом реве. Шахтеры и забойщики открытых шурфов, заполнив рудохранилища, получили возможность вылезти из подземелья на продолжительный срок. На Улентуе был объявлен недельный отдых. Комсомол в первый же день объявил лыжную прогулку, и молодежь группами двинулась в сопки.

Катя влетела в холостяцкое общежитие, когда Костя и Ларька прилаживали к лыжам новые юксы.

— Ребята, обождите меня! Я только проведу беседу у старателей. Всего один час, и мы вместе с Татьяной Александровной пойдем в горы.

Катя хозяйским взглядом осмотрела неприбранную комнату и поправила на Костиной кровати ветхое одеяло.

— Ну и порядочки у вас, парни, хоть воскресник устраивай!

— Мы сговариваемся на пару обжениться и завернуть посемейному, — подмигнул Супостат.

Но это, невзначай брошенное слово, смутило девушку и Костю. Катя поднесла зеркало и начала рассматривать порозовевшее от мороза лицо.

Первая беседа со старателями об улучшении их быта была назначена в клубе. Катю встретили десятки пытливых глаз. От махорочного чада зеленели клетчатые окна. В заднем углу, слушая какого-то анекдотиста, громко смеялись, а в другом — скверно дребезжала балалайка и низкий голос подпевал:

Костя пробрался к Морозову, охочему до всяческих зрелищ. Обрадованный орловец крепко хлопнул его по руке, заулыбался:

— Скажи ить, чудно смотреть на этих братованов. А давно ли мы такой же культурности были.

— А теперь собачий институт окончили, — хмыкнул кто-то из старателей.

Но орловец не понял его. Он оттащил Костю на скамью и понизил голос:

— Хорошо ты сделал, что вытянул меня из поганой дыры. Чумак я был головотяпый.

— То-то и оно. — Костя самодовольно потер руки. — Я, дядя Иван, смекалку держу на высшую учебу подаваться.

— И раздумывать неча! — одобрил Морозов. — Теперь я такую резолюцию держу, что научность всему голова. А был жа вредной алимент.

Темные глаза Кости сверкнули.

— Ты, говорят, в партию хочешь? — спросил он.

— А ты шути со мной! Кого же им примать, ежеле не меня. У меня во аттестации! — протянул орловец граблями скрюченные пальцы.

Со сцены послышался звонок, и какой-то чубатый белобрысый паренек объявил беседу открытой.

Катя ловко сбросила шубу и вышла на средину сцены с блокнотиком в руках. Широколицый, с косившими холодными глазами старатель толкнул локтем худощавого большеротого парня в женской кацавейке.

— Смотри, Тимка, какая…

— Угу! — рыкнул Тимка.

И тут же подхваченные озорные смешки перехлестнулись по задним рядам.

— Глянуть есть на што! Глазастая деваха! У ней и пестун-то вона какой! Быка лбом столкнет…

— Тишше, обормоты, начинается ораторство!

Озадаченная шумом, Катя на секунду смутилась и беспокойно перебирала хрустящие листки блокнота. Кашель чубастого парня подхлестнул ее. Сначала тихо, а затем все увереннее она говорила о предоставлении старателям бесплатного лечения, о приеме старательских детей в школы, о коммунальных услугах. Это нравилось. Самым крутым скептикам нечего было возразить против главного — старатели жили теперь в удобных квартирах.