Генри Хаггард - Нада

Я встал, размышляя, не могу ли я сейчас же броситься на него. У меня в руках не было никакого оружия, а у него был нож. Если мне и удастся убить его, меня обвинят в его смерти, и мне самому не миновать ассегая. Но я придумал другой выход. Я решил отыскать скот в той долине, где выследил его, но не пригонять стадо в указанное колдуном место. Нет, нет, я прямо пригоню его в крааль и изобличу Ньяму перед моим отцом и всем народом. Увы! Я в то время был молод и не знал коварного сердца Ньямы. Недаром он был колдуном всю свою жизнь. О! Это был злой человек — хитрый, как шакал, свирепый, как лев. Он посадил меня, как дерево, но намеревался подрезать корни. Теперь я вырос, и тень моя падала на него, поэтому он хотел меня вырвать с корнем. Я направился в угол моей хижины. Ньяма все время зорко следил за мной. Я взял свою керри и маленький щит и вышел; луна ярко светила на небе. Пока я шел по нашему краалю, я старался скользить, как тень, но выйдя за ворота, пустился бегом, громко распевая песню, чтобы отогнать духов, отец мой.

В продолжение часа я быстро шел по долине, пока не дошел до склона холма, где начинались заросли кустарников. Здесь было темно, и я стал петь еще громче.

Вскоре я убедился, что мой змей не обманул меня: вот и следы скота. Я бодро пошел дальше, пока не добрался до долинки, по которой с легким журчанием протекал ручеек. Следы скота выступали уже совершенно ясно. Теперь я дошел до пруда. У самого берега плавал утонувший бык с ногами, защемленными в раздвоенном корне. Все оказалось именно так, как я видел очами моего духа.

Я сделал еще несколько шагов вперед и огляделся. Взор мой упал на что-то светлое — то был серый свет утренней зари, слабо блеснувший на рогах скота. Пока я всматривался, одно из животных захрапело, поднялось и стряхнуло с себя ночную росу. В тумане рассвета вол показался мне ростом с большого слона.

Я собрал в кучу и пересчитал всех животных — их было семнадцать, — и погнал их перед собою по узкой тропинке, ведущей к краалю. С каждой минутой становилось светлее, с минуты восхода солнца прошло уже более часа, когда я достиг того места, где мне следовало свернуть, если бы я хотел спрятать скот, как приказал мне Ньяма! Но я вовсе не желал исполнить его приказания. «О нет! Я пригоню скот, — решил я про себя, — прямо в крааль и скажу всему народу, что Ньяма — вор!»

В эту минуту послышался шум. Я оглянулся и увидел на откосе холма приближающуюся толпу народа. Во главе ее шел Ньяма. Рядом с ним я разглядел владельца скота. В полном недоумении я замер на месте. Дикари бросились ко мне с криками, размахивая палками и копьями.

— Вот он! — кричал Ньяма. — Вот он! Каков ловкий мальчик? Я вырастил его, а он покрывает срамом мою седую голову! Не прав ли я? Не говорил ли я, что он вор? Да! Да! Я знаю твои проделки, Мбопа! Посмотрите, он хотел украсть скот! Он все время знал, где найти его, а теперь угоняет стадо и хочет спрятать его. Оно, конечно, пригодилось бы ему на покупку жены, не так ли, мой умный мальчик?

Старик стремительно бросился ко мне с поднятой палкой, за ним последовал владелец скота с громким злобным рычанием.

Я сразу понял, в чем дело, отец мой. В душе поднялась целая буря злобы, у меня закружилась голова, перед глазами заколыхалась как бы красная скатерть, казалось, она то опускалась, то опять поднималась. С этих пор я видел ее перед глазами каждый раз, когда мне приходилось вступать в бой.

Я крикнул только одно слово: «Лжец!» — и кинулся ему навстречу. Ньяма тоже приближался ко мне. Он ударил меня палкой, но мне удалось подставить под его удар мой маленький щит и вовремя отскочить. Я в свою очередь ударил его. О! Как я ударил его! Череп Ньямы встретился с моей керри, и Ньяма упал мертвый к моим ногам. Я снова зарычал, как зверь, и бросился на второго врага — владельца волов. Он метнул в меня копьем, но оно не попало в цель, и в следующую секунду я ударил его вторично. Он поднял свой щит, но я выбил его из рук моего противника, и щит полетел через его голову, а сам он упал без чувств. Остался ли он в живых или нет, не знаю, но, вероятно, что все-таки остался.

Весь народ замер, я воспользовался этой минутой и обратился в бегство. Дикари кинулись за мной, бросая в меня камнями и стараясь поймать, но никто не мог сравняться со мной в быстроте бега. Я летел, как ветер, летел, как олень, которого собаки застигли во сне. Понемногу звук погони становился слабее, пока наконец мои преследователи окончательно не потеряли меня из виду, и я остался один.

Задыхаясь, бросился я на траву и лежал некоторое время. Отдохнув немного, я встал и спрятался в высоком тростнике, окружавшем болото. Весь день я пролежал, раздумывая о случившемся. Что мне было делать? Теперь я напоминал шакала, не имеющего даже норы. Если я вернусь к своему племени, меня, без сомнения, убьют как вора и убийцу. Кровь моя будет пролита за кровь Ньямы-колдуна. А этого я вовсе не желал. В эту-то тяжелую минуту я вспомнил Чаку — того мальчика, которому я много лет тому назад дал кружку воды. Я уже не раз слышал о нем. Его имя было известно в стране, его всюду повторяли, и деревья, и трава, казалось, шептали его.

Видение моей матери начинало осуществляться.

С помощью племени мтетва он занял место своего отца Сензангаконы, прогнал племя гвабе, теперь вел войну с Звиде, вождем племени ндвандве, и поклялся стереть его с лица земли. Я вспомнил обещание Чаки возвеличить меня и дать мне благосостояние в тени своей славы и решил бежать к нему.

Мне было жаль только мою сестру Балеку, и я решил взять ее с собой, если только удастся добраться до нее и сообщить ей о моем намерении. Я решил попробовать. Дождавшись темноты, я встал и пополз, как шакал, по направлению к краалю. Когда я дошел до плантации мучного дерева, я остановился. Голод мучил меня, пришлось прежде всего утолить его недозрелыми плодами, а затем продолжать свой путь. Несколько человек сидели у входа одной из хижин, разговаривая у костра. Я подполз ближе, как змея, и спрятался за куст.

Люди не могли видеть меня вне полосы света костра, я же хотел услышать, о чем они говорят.

Как я и предполагал, сидевшие говорили обо мне и, конечно, бранили меня. Они говорили, что убийством такого великого колдуна, как Ньяма, я, несомненно, принесу несчастье всему племени, что племя убитого владельца скота потребует огромного выкупа за нападение на него. Я услышал дальше, что мой отец отдал приказ всему народу начать с завтрашнего утра погоню за мной и умертвить меня, где бы меня ни нашли.

— Ага, — подумал я, — можете охотиться за мной, но охота ваша будет безуспешна!

В эту минуту собака, спокойно лежавшая до того времени у огня, встала и начала нюхать воздух, потом рычать. Я не на шутку перепугался.