Лили Блейк - Царство. Пророчество

Этого хотела для него Мария? Понимала ли она, к каким неприятностям это может привести в будущем? Он не хотел этого так же, как и она, но у него не было иного выхода, кроме как самостоятельно и открыто решать проблемы, а не прятаться от них многие годы, как его отец. Нет, Франциск таким не будет.

Марсель налил вина и подал Франциску стакан. Франциск улыбнулся, тронутый его добротой и благородством, готовностью впустить в дом незнакомца, чтобы спасти его.

– Арон, – сказал Марсель, нахмурив брови. – Мне кажется, я знаю твоего отца. Он один из купцов, которые приезжают сюда, продает серебро и медь. Королевский приятель? Седой?

Франциск отвернулся, понимая, на что намекает Марсель. Купец, серебро и золото, – он заметил его перстни, ремень и начищенные кожаные ботинки.

– Нет, это не он. Мой отец умер, – Франциск поставил стакан на пол, позволив этим словам повиснуть в воздухе. Он впервые произнес это вслух.

– Сочувствую, – тихо произнес Марсель. Он поднял стакан. – Ну, тогда в память о нем.

Франциск поднял вино, стакан стал тяжелым. Он попытался улыбнуться и даже поднести вино к губам, но не мог присоединиться к тосту Марселя. Память о нем. Какой она была? Что хорошее осталось в Генрихе, когда он умер?

– Что-то не так? – спросил Марсель.

– Мой отец… – начал Франциск, затем остановил себя. Он привык говорить о Генрихе в настоящем времени. – Мой отец был сложным человеком. В последние годы жизни он был не в порядке.

Марсель кивнул, на лице его было сочувствие:

– Это тяжело, приятель. Он болел?

– Не совсем, – Франциск говорил медленно, собираясь с мыслями. – Пострадал его разум.

Мужчина снова кивнул:

– И это тяжело.

– Я поклонялся ему. Он всегда был великим человеком, на которого я надеялся стать однажды похожим. Но затем он начал меняться. Он стал кем-то, кого я не узнавал, и я не понимал, что делать. Я даже не мог находиться с ним рядом, не знал, что говорить…

Марсель нагнулся, взял бутылку и налил Франциску еще вина. Франциск уставился на него, затем сделал глоток, грудь стало покалывать.

– Я ненавидел его, – сказал он. – Я, на самом деле, возненавидел своего отца. Он стал мне отвратителен. Меня беспокоило, на что он способен, и я переживал, что так ненавидел его. Он был таким жестким, просто невероятно. И когда он умер, я почувствовал только облегчение.

Он отхлебнул еще вина, затем продолжил рассказывать Марселю, как Генрих общался с ним, как редко проявлял отцовские чувства. Он рассказал, как тот был жесток с его братом, но не назвал Баша по имени. Марсель просто слушал, иногда подливая Франциску вина. То, что он не знал, кем был Франциск и что речь шла о личных отношениях между прежним и настоящим королями, помогало Франциску говорить свободнее. Прошли долгие полчаса или даже больше.

– Я позволю себе оплакать твоего отца, – сказал Марсель, когда Франциск закончил. – И если сможешь, прости ему его поступки во время безумства.

Франциск покачал головой, думая обо всем, что натворил его отец, все смерти, причиной которых он стал.

– Не знаю, смогу ли.

– Ты можешь попытаться, – сказал Марсель. – Ты бы винил отца, если бы он умер от чумы? Или воспаления раны?

– Конечно, нет, – сказал Франциск. – Но…

– Это то же самое, сынок, – сказал Марсель. – Он не просил о сумасшествии. Не он сделал это с собой. И он не был собой, когда это случилось. Твой настоящий отец, не создание, охваченное безумием. И спустя время именно его ты будешь помнить.

Франциск кивнул, ком подступил к горлу. Он вспомнил последнюю охоту с Генрихом. Генрих подстрелил вепря, и они вместе привязали его к лошади, пытаясь совладать с огромным существом и правильно распределить его вес. По этому поводу Генрих пошутил об аппетите кабана, и Франциск так смеялся, что почти уронил зверя на траву. Вспоминая это сейчас, он словно снова видел своего отца, впервые за долгие годы.

– Пора спать, – сказал Марсель, поставив свой стакан и вставая. Когда Марсель удалился в заднюю комнату, Франциск подошел к импровизированной кровати. Он сел на ее край, стянул свою пропотевшую рубашку, потянулся, чтобы снять сапоги, когда вернулся Марсель.

– Вот, это тебе, – сказал Марсель, зажимая что-то в руке.

Франциск увидел истертый, гладкий деревянный крест, который, видимо, десятилетиями использовали во время молитв.

– Это всегда помогает мне в темные времена, – сказал Марсель, глядя сверху вниз на Франциска, его лицо освещала свеча. – И обещаю, какие бы чувства сейчас ты ни переживал, все пройдет.

Франциск уставился на пол, глаза жгло от слез. Ему приходилось получать гораздо более дорогостоящие подарки, а дары на свадьбу с Марией все еще прибывали во дворец. Но сейчас происходило совсем другое. Он провел пальцем по гладкому дереву, затем прижал его к сердцу:

– Спасибо, Марсель. Это столько значит!

Марсель накрыл руку Франциска своей и сжал ее. Затем пошел назад к своей постели.

Пока Франциск лежал на тюфяке, он убеждал себя, что мужчина был прав. Что все: отношения с Марией, судьба Лолы и ребенка, его опасное путешествие через чуму – будет в порядке. Он держал крест, прижимая его к сердцу, пока не закрыл глаза и уснул.

– Уже уезжаешь? – сказала Тереза, идя по нечеткой тропинке сквозь деревья, Марсель шел прямо за ней.

Франциск закинул свои пожитки на лошадь, затем отвязал поводья Чемпиона от дерева. Он проснулся прямо перед рассветом и вернулся туда, где была привязана лошадь. Он старался уехать как можно быстрее, чтобы не потревожить их, но не удалось.

– Мне нужно ехать, – сказал Франциск. Было все еще прохладно, солнце стояло низко над землей, но когда он проснулся, то с новой силой почувствовал, что нужно спешить. Необходимо добраться до Лолы до ночи. Он продолжал думать о ней, одной, в чужом доме, гадающей, получила ли Мария ее письмо, проедет ли кто-то по чумным землям, в которых она застряла. Пережила ли она ночь? И что с ребенком? Что, если Франциск уже опоздал?

– Большое спасибо за ваше гостеприимство. Не могу выразить, как признателен, – Франциск кивнул обоим и приготовился запрыгнуть в седло, когда к нему подошел Марсель:

– Еще одно, прежде чем ты уедешь, – он протянул Франциску длинный темный плащ с капюшоном. – Вам надо взять это. Вы будете в опасности, если кто-то узнает вас.

Франциск переводил взгляд с Марселя на Терезу, пытаясь понять, что они имели в виду. Когда они приняли его прошлой ночью, они никак не показали, что узнали его. Они называли его Арон, не спрашивали, откуда он и почему путешествовал по лесам один.

– Не волнуйтесь, – сказал Марсель, вкладывая плащ в руки Франциска. – Мы никому не скажем, кто вы, ваше величество. Мы никому не скажем, что видели вас.