Юрий Торубаров - Тайна могильного креста

Схватившись за руки, молодые бегом припустились в деревню. Как ни жаль было расставаться, с прощанием Кулотка не задержался. Поцеловав подругу, помчался обратно в поле.

Но — о Боже! Что он там увидел! Ноги приросли к земле. Яркие звезды отчетливо освещали картину невиданного разбоя. Еще недавно спокойное и ровное поле кипело, словно котел на большом огне. Стонущая земля фонтанами била ввысь, гудела от неуемной дикой силы, уничтожающей все на своем пути. Воздух наполнял стон, рев, визг. Огромное стадо кабанов — и откуда только взялось на его голову?! — словно обрадовавшись возможности отомстить хозяевам за долгое свое терпение, перевернуло все вверх дном.

Не думая о себе, остервеневший, полный отчаяния Кулотка бросился на животных с увесистой дубиной. Огромный кабан, пропахав землю клыками, низко опустил голову, чуть присел, готовясь к рывку, на задние ноги. Но не успел. Кулотка, вложив в удар всю злость, всю ненависть, заставил секача сесть задом. От второго удара животное свалилось на землю — его предсмертный визг спугнул все стадо — и, дернув ногами, замерло. Оставшись один, Кулотка сел на землю и от горя зарыдал.

Рано поутру прибрел он домой, сбросив посреди огромную бездыханную тушу кабана.

Отец, готовившийся выехать на жатву, уже копался во дворе и с удивлением посмотрел на сына, не понимая происходящего. Почему Кулотка бросил поле? Узнав о случившемся, словно семнадцатилетний, понесся на поляну. Вернулся Овсей, трясясь, молча выдернул из плетня жердину и, не говоря ни слова, стиснув зубы, набросился на сына.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не всадники. Из-за шума и рева, поднятого Овсеевой поркой, никто не заметил, как они подъехали. С коней им отлично было видно происходящее. Один из них, спрыгнув с лошади, чуть поприседал, разминаясь, и решительно и энергично растолкав толпу, вошел во двор.

Овсей, уже окончательно озверев, в этот момент выбирал место, куда бы ударить побольнее, — ему казалось, что сын воспринимает побои шутя. Он особенно старательно размахнулся, но… удара не получилось. Кто-то вырвал обломок жерди и бросил в лопухи. Пустые руки по инерции описали полукруг. От гнева в глазах Овсея помутилось, и он с яростью бросился на врага, не различая, кто это. Смельчак встретил нападение Овсея решительным ударом в грудь, отчего тот сделал несколько неуверенных шагов назад, словно неопытный канатоходец, и свалился рядом с кабаньей тушей. Этот удар привел его в чувство. Овсей поглядел на нападавшего осмысленным взглядом.

— Батюшки, да это же воевода! Прости, Христом Богом прошу! — И он повалился воеводе в ноги.

— Что тут происходит? — строго спросил Сеча.

— Овсей, ирод, чуть сына до смерти не извел, — хором закричали за оградой.

— А вы чего смотрите?

— А поди сунься к бешеному такому! Того и гляди за топор схватится!

— За что? — по-прежнему строго обратился воевода к хозяину.

— Поле кабаны поели. А он… у, ирод! С девкой проблукал!.. — из глаз Овсея потекли слезы.

— Не с девкой, а с невестой, — поправила мать, бережно обтирая полотенцем окровавленную спину сына.

— Понятно… Это он такого красавца уложил? — Сеча кивнул на кабана. — Чем?

— Дубиной.

— Орел он у тебя, если на такого секача один с дубиной пошел. Любому ворогу при встрече с ним не поздоровится. Беру его в свою дружину. А на тебе, Овсей, креста нет — за такую провинность парня жизни лишать.

— Да он, поганец, в кабалу меня загнал! Вишь, сколько ртов голодом оставил? В холопы им идти теперь, воевода, в холопы! К этому князю, пришельцу, в холопы… — Овсей завыл пуще прежнего.

— Ты что, деньги у него брал?

— А то ж! Пахать нечем, — начал Овсей загибать пальцы, — семян нет, сбруи нет. Как жить прикажешь?

— Сколько князю задолжал?

Овсей дважды разжал кулаки.

— Серебра?

Тот кивнул и горько вздохнул.

Воевода полез в глубокий карман, достал кожаный мешочек, развязал и высыпал на ладонь деньги. Отсчитал два раза по десять.

— На, держи.

Овсей, не веря своему счастью, непонимающе посмотрел на воеводу.

— Не… — вдруг покачал он головой.

— Ты мне отработаешь. Этим ты расплатишься с князем, а это, — он отсчитал еще десять, — тебе на хозяйство.

— А что делать-то?

— Лес пилить. Город укреплять.

— А когда работать?

— Остатки хлеба соберешь — не все, поди, кабаны вытоптали. На зиму чего не доберешь, прикупишь — и приходи. Сына приведешь, как спина подживет. А кто из сельчан еще пойдет? — обратился Сеча к присутствующим.

— Да мы все, воевода, иттить готовы. Только скажи, откедова ворога ждешь? — раздалось из толпы.

— Ворог, братцы, невесть откуда придет. Разве он сказывает…

— И то верно. А крепиться надо. Да мы и так споможем, коли что. Доведись, так бежать к вам будем.

— Другам всегда рады! Ну, а насчет свадьбы… не откладывай, коли невеста согласна. Меня зови.

После приглашения воеводы народ повалил валом. Закипела работа, застонал, заохал лес. Поползли вверх крепостные стены.

В Чернигов на пир гости съезжались медленно, вяло. Время было горячее, не все еще с уборкой справились да долги пособирали.

Ходуном ходил княжеский дом. Вот во всю глотку возвестили о приближении польского князя. Народ спешил посмотреть — и не зря. Такой пышности черниговцы давно не видели. Впереди на высоком чубатом жеребце ехал знаменосец. Он гордо держал на тонком черном древке княжеский стяг, который бился под порывами холодного осеннего ветра. За ним на лошадях одинаковой масти, пегих в яблоках, двигалась личная охрана князя. Одеты всадники были в яркие красные жупаны с серебряными позументами. Короткие подбитые мехом накидки оставляли открытыми темно-синие штаны, заправленные в сапоги с высокими желтыми голенищами. Мелодично позванивали серебряные шпоры. Лошадиные сбруи были разукрашены, под стать седокам, начищенными медными бляхами. Позади ехала, мерно покачиваясь на ухабах, невиданная в сих местах изящная коляска на больших тонких колесах со сверкающими спицами. Четверка прекрасных вороных, запряженная цугом, легко катила ее по осенней раскисшей дороге. Поляк сидел, чуть откинувшись на спинку мягкого сиденья и вытянув ноги. Он ослепительно улыбался, помахивая рукой в ответ на приветствия горожан. Замыкала шествие сотня в другой одежде — темно-синих жупанах и красных штанах. Лошади их были редкой чалой масти.

Князь Михаил вышел на расписное крыльцо встречать князя. Они дружески обнялись, расцеловались. Михаил приказал тиуну позаботиться о людях Конрада, а самого его, обняв за плечи, повел в хоромы.

— Ну, как добрались? — на ходу спросил он.

— Дороги пресквернейшие! Все развезло. Не знаю, как коляска осталась цела. Только что перед твоим любезнейшим приглашением приобрел у одного венецианского купца. Дорогая штучка.