Станислав Рем - За тихой и темной рекой

— Фома, — Кнутов резким движением поймал на лету муху, и сжал кулак. — Ты за что сидел?

Ярыгин заискивающе улыбнулся:

— Так вы, ваше благородие, Анисим Ильич, и сами знаете.

— Запамятовал.

Пальцы Ярыгина вмиг вылепили непонятную фигуру:

— Так мы по ошибке… Так… — Фома ещё раз улыбнулся, но поняв, что следователя на свою сторону не переманишь, тяжело выдохнул: — За грабёж.

— Сколько на каторге отдыхал?

— Пять лет.

— А чего здесь-то оказался? — голос Кнутова звучал тихо, даже как-то неприятно нежно.

— Так нам ведь назад нельзя. Велено здеся проживать.

— О! Проживать! — Анисим Ильич наклонился ближе к лицу бунтовщика. — А что ж ты, рожа твоя свиная, не проживаешь, а воду мутишь, а? Здеся?

Фиги меняли конфигурации с поразительной быстротой.

— Так мы ведь того… За обчество. Нам ведь… Да вы у Кандыкина лучше спросите! Он поболее моего знает.

— Спрошу. В свой час.

Кандыкин, второй из приглашённых в следственный участок бунтарей, уже четвёртый час парился в коридоре, обливаясь потом и проклиная вчерашний день. Кнутов специально продержал в ожидании допроса обоих нарушителей полдня в следственном помещении. «Ничего, — рассуждал Анисим Ильич, — И дурь из головы вылетит, и что было припомнят!».

— С Пантелеем Дерябкиным давно знаком?

— Это с каким Пантелеем? — на лице подследственного проявилось недоумение.

— С младшим приказчиком Кириллы Игнатьевича, — напомнил Кнутов и еле сдержал себя, чтобы не заорать на мужика.

— Это с убиенным-то?

— С убиенным, с убиенным! — не сдержался Анисим Ильич. — Ты мне тут финтить не думай! Я тебя, бестию, к ногтю-то прижму! Что? Снова захотелось на Сахалин? По морскому воздуху соскучился?

Ярыгин с силой замотал головой. Руки сами собой прижались к груди:

— Не губи, Анисим Ильич. Сам знаешь, нельзя туда. Помру! И так еле выполз… Скажу! Всё скажу, только не губи!

— Всё скажешь? Ну, давай, — Кнутов потёр подбородок: вот, дьявол, быстро… И пообщаться толком не довелось. Так, чтоб он тебе слово, а ты ему в рыло — и всеобщее понимание, и с его стороны уважение. А так прямо какая-то интеллигенция получается. — Так что молчишь?

Ярыгинские пальцы вновь принялись крутить фиги:

— Тут ведь как получилось. Вчерась с утра были мы, с Фролом…

— Кандыкиным? — уточнил следователь.

— С ним самым. Были мы в состоянии…никаком.

— Пьяные?

— С похмелья. Ну, сами знаете, как это…

— Ты это на что намекаешь, скотина? — Кнутов даже приподнялся со столешницы.

Ресницы подследственного быстро-быстро запрыгали.

— Я вовсе не то имел в виду… Анисим Ильич, кто ж про вас что плохое? Вы ж для нас отец родной… А что иногда в «Мичуринской», так оно-то и хорошо. Я вот лично в ресторации не хаживаю. Не…

Что далее имел в виду Ярыгин, Анисиму Ильичу узнать не довелось. Кулак правой руки следователя аккуратно припечатался к уху допрашиваемого, и тот слетел с лавки на пол. Сыщик удовлетворённо потёр руку. Общение стало налаживаться.

— За что, ваше благородие?

— Ты мне по сути глаголь. По сути.

— Так я про суть-то речь и веду, — Фома, всхлипнув, поднялся с пола и осторожно присел на край скамейки. — Мы, значит, того… С похмелья были. Денег ни у меня, ни у Фролки. А голова, сами понимаете… Прошу прощения. Так вот, сидим это мы, думаем, где на лекарство разжиться. А тут он и подходит…

— Кто он? — уточнил Кнутов, возвращаясь к столу и присаживаясь на край.

— Ну, приказчик, ясно, — Ярыгин осторожно отнял руку от уха. Сыщик удовлетворённо крякнул: вышеозначенная часть тела изрядно покраснела, а к вечеру обещала и посинеть, — подходит к нам, и говорит…

— Вот так просто и подходит?

— Он Фролку давно знает. Они с ним как-то…

Кнутов спрыгнул со стбла и, распахнув дверь, крикнул:

— Кандыкин! Заходи!

Фрол Кандыкин нерешительно переступил порог кабинета, прошёл ближе к товарищу по несчастью и остался стоять рядом с ним, несмотря на то, что места на лавке было еще на троих.

— Продолжай, — приказал Кнутов Ярыгину.

— Так я и говорю. Подходит к нам приказчик, и…

— Погодь, — остановил Кнутов. — Кандыкин, а ты давно знаком с Пантелеем Дерябкиным?

Мужик прижал картуз к груди:

— Да не, барин. Мы же есть народ подневольный. Куда скажут, туда и мы. То товар какой разгрузить. То мебелишку перетащить. То пролёточку помыть, подремонтировать. Мы завсегда…

— То есть он тебе давал работу по хозяйской части?

— А то как же? Так и есть! Что скажет, мы и выполняли. И не обижал. Всё до копеечки! Как по договору!

— По договору, — повторил вслед за Фролом Анисим Ильич. — И на сей раз тоже? Это значит, вы за целковый договорились?

Кандыкин тяжело вздохнул:

— Ага.

— Каждому по целковому?

Ярыгин отрицательно затряс головой:

— Не, — и тяжко выдохнул. — На двоих.

— Тьфу… — презрительно сплюнул Анисим Ильич. — За рупь купились! И где ваши головы были? Неужели так глаза залили и не видели, что творится? Знаете, какое наказание бывает за бунт в военное-то время?

Мужики в испуге таращились на следователя.

— Расстрел!

— О господи! — Фома с трудом приподнялся на ватных ногах, и тут же рухнул на колени: — Батюшка, не погуби! Христом Богом прошу! Не знали, что делали! Вот те крест… — мужик быстро принялся креститься. — Ежели бы не опохмелка, да кто ж пошёл бы на такое? А мы ж того… А он этого… — в глазах Фрола Кандыкина стояли слёзы.

Кнутов некоторое время смотрел на них, после чего продолжил допрос:

— Хватит в ногах валяться. Лучше давай по делу. Зачтётся.

— Так что рассказывать-то, ваше благородие? Вы спрашайте, — Кандыкин смахнул картузом слёзы со щёк. — Мы ж всё…

— Кому ещё приказчик давал деньги?

Кандыкин с Ярыгиным переглянулись. И по очереди, перебивая друг друга, стали вспоминать:.

— Так этим… Людке с Рабочей. Он ей сразу дал полтину. Остальное, сказал, опосля.

— Ваньке, со скотобойни. Тому дал два рубля!

— Ванька не один пришёл, с братьями.

— Опять же, Нюрке с Артиллерийской. Ну, той… У ней бражкой разжиться можно. Ей рупь отвалил! А за что? Она и воду в бражку льет.

— Стёпке-конюху только посулил, а дать-то и не успел!

— Стёпка, дурак, матюкался, мол, зазря ноги бил.

— Там ещё лярва одна пришла, вроде как со слободки…

— Хватит! — Кнутов грохнул кулаком по столу. Наступила тишина. Анисим Ильич отдышался, после чего продолжил. — Что ж получается? Ежели каждому, кто к вам присоединялся, Пантелей Дерябкин отваливал по полтине, а вас там было с полсотни, а то и поболе, то какие же деньжищи получаются?

Ярыгин сглотнул накатившую слюну:

— Агромадные!

— Да-а, — протянул Анисим Ильич. — Откуда у мелкого приказчика столь неприличные суммы? — сыщик резко повернулся в сторону подследственных. — А теперь оба вместе вспоминайте, возле приказчика, случаем, один узкоглазый не вертелся?