Станислав Рем - За тихой и темной рекой

— Ну? — не понял казак.

— А где он его берёт? Опиум в лавке не купишь.

— Не знаю, как там у вас, в столицах, а у нас его любой с той стороны привезёт. Ещё и в ножки кланяться будет, чтобы его на харч выменять. Да с таким подозрением у нас поголовно все предатели. Нет, искать нужно того, у кого деньги неожиданные появились! Не было, и вдруг— бац: наследство, нечаянный барыш! А за китайцем я послежу, не волнуйся.

— Так им же запретили к нам переплавляться?

— А как они будут знать, что у нас происходит? — Картавкин хитро прищурился. — Нет, Владимирович, не он — значит, прибудет кто-то другой. Но обязательно прибудет.

Всю дорогу кучер Архип молчал. Видимо, тяжко было после вчерашнего. Судя по вонючему перегару, который он тщетно пытался перебить чесноком и луком, потчевали Архипа вчера не благородным напитком, как Белого. Даже петь не захотел, когда Олег Владимирович его об этом попросил. Лишь когда показалась пологая сопка, за которой виднелся город, Архип вдруг вспомнил, что сегодня воскресенье и что следует посетить церковь.

Олег Владимирович, до сего дня так и не удосужившийся познакомиться с Благовещенском поближе, вяло поинтересовался:

— И сколько в вашем городе храмов? Один? Два?

Архип задумался:

— Да нет, ваше благородие. Не меньше десяти, почитай… Ну, первой… — кучер запнулся, видимо, подбирая нужные слова для передачи мысли. — Так вот, первой у нас, значит, является церковь во имя Святителя Николая.

— И кто её посещает?

— Да, почитай, полгорода. И губернатор, и полицмейстер, и Кнутов Анисим Ильич. И я.

— Да брат, это весомый аргумент.

Дорога пошла несколько веселее.

— Слышу, улыбаетесь вы. Думаете, маленький городишко, и похвастать нечем. — Архип развернулся всем корпусом к пассажиру. — А вот загибайте пальцы. Церковь во имя Покрова Божьей Матери! Раз! Во имя Благовещения Пресвятые Богородицы! Два! Градо-Благовещенская кладбищенская церковь во имя Вознесения Господня! Три! Церковь во имя Святого Архистратига Михаила и прочих Бесплотных Сил Небесных! Четыре!.. — на девятой Архип глотнул воздуха и с новыми силами продолжил ещё минут пять.

— Всё, всё, Архип, верю! Хватит! — Белый хохотал от души. — Это по сколько же душ ходит в каждую вашу церковь? И где вы их только разместить-то сумели?

— Так как это где? — кучер сам рассмеялся. — По всему городу и разбросали. Чтобы каждому прихожанину — сделал два шага, и вот она, стоит, родная. Ждёт, когда в неё пожалуют.

— А ещё достопримечательности имеются?

— Что? — переспросил кучер, и Белый понял, что ему придётся несколько уточнить вопрос.

— Что ещё, помимо церквей, интересного?

— Как — что? — Архип с удивлением развернулся в сторону барина. — Театра есть!

— Это, брат, в каждом городе есть. А помимо?

— Магазины, — припоминал мужик. — Бакалеи. Бани опять же. Две.

— А что-нибудь такое, чего нет в других городах?

— Пещеры имеются, — встрепенулся Архип. — Правда, сам-то я их не видел. Но поговаривают, будто Кирилла Игнатьевич по молодости там бывал.

— Что, сам Мичурин рассказывал?

— Я же говорю, в народе сказывают.

— Говорят, что и в Москве кур доят…

Архип обиженно отвернулся и тут же от удивления привстал с козел:

— Ваше благородие, глядите, никак при въезде в город пост выставили.

Олег Владимирович поднялся с места. На первой развилке действительно разместился военный пост из трёх солдат, вооружённых «трёхлинейками». Двое стояли на пути повозки, третий нёс службу за деревянным бруствером, которого вчера, когда Белый покидал город, не было.

— Что такое? — спросил Архип, когда дрожки поравнялись с постом.

— Треба, — коротко бросил старший, солдат лет тридцати, и кивнул: — Слазьте. Документ показывайте.

— Да что ж это, братцы, такое? — кучер с трудом подбирал слова. — Меня же весь город знает. Я же в департаменте его высокоблагородия господина Киселёва пребываю. А тут… Ваше благородие, скажите им!

— Помолчи, Архип! — недобрые предчувствия охватили Олега Владимировича. — Вот бумага подписана лично господином полицмейстером. Ознакомьтесь.

К удивлению Белого, старший оказался в меру грамотным солдатом, а потому документ вскоре вернул.

— Можете проезжать, ваше благородие, — мужик приложил ладонь к фуражке, отдавая честь.

— Благодарю. — Белый спрятал бумагу во внутренний карман пиджака. — Посты по всему периметру города выставили?

— Не могу знать, ваше благородие!

— Как связь с другими постами поддерживаете?

— А Вам для чего? — солдат настороженно прищурился.

— Документ внимательно читал, воин? — Белый повысил голос. — Спрашиваю, значит, имеется в том нужда.

Солдат после нерешительной паузы всё-таки ответил:

— Так у меня для этого специальный человечек…

— Тот, что ли? — Олег Владимирович кивнул в сторону бруствера.

— Никак нет, ваше благородие. Прячется за хатой, чтоб его не видели. Ежели что, огородами — шмыгнеть — и до наших. Предупредить.

— Молодец! — похвалил солдата Белый. — Сообразительный! — чиновник одним прыжком вскочил в дрожки. — Архип, гони!

— В департамент? — кучер хлестнул лошадь.

— Нет. Сначала в гостиницу. И сверни с Большой, её уже, наверняка, перерыли.

Кнутов прикрыл глаза. Голова жутко болела. Боль зарождалась в висках и уходила куда-то в позвоночник. Конечно, следовало поспать, отдохнуть с часок. В скором будущем, как подсказывал опыт, ему такое счастье не подфартит…

Китаец так ничего и не рассказал. Сидел, уткнувшись мёртвым взглядом в стену, абсолютно не реагируя ни на слова, ни на удары, которые доведённый молчанкой до исступления Кнутов под утро принялся наносить беспомощному старику.

Анисим Ильич положил ладонь на лоб и потёр его. Боль в висках несколько утихла. И сразу вернулась мысль: слава богу, успели остановить. Прямо остервенел, когда увидел кровь на лице китайца. А если бы убил, как бы оправдывался? Анисим Ильич чувствовал в тот момент, как в нём проснулся неведомый зверь, который до сих пор дремал, ожидая своего часа. А когда почуял свободу и, главное, безнаказанность, тут же сорвался с цепи. Безнаказанность. Это она толкала Кнутова избивать беззащитного китайца. Во время войны не до сантиментов. Война ещё не началась, а он уже озверел. Господи, как легко воевать в камере, когда за дверью стоит караульный. Ты навоевался, тебе открыли дверь, и ты герой! Только что воевал с врагом. И кто знает, что тот враг сидел со связанными руками, после лежал в луже крови, а ты с ним боролся, побеждал… На передовой всё иначе. Там нет безнаказанности.

Сыщик провёл рукой по лицу, коснулся губ, и со всей силы сжал зубами ладонь. Новая, иная боль ударила в виски, но он продолжал сжимать челюсть до тех пор, пока во рту не образовался солоноватый, противный привкус. Анисим Ильич присел. Несколько минут смотрел на руку: «Кисейная барышня. Размазня. Настоящее дело только началось, а ты уже раскис!».