Александр Дюма - Паскуале Бруно

— Что с Плачидо?

— Его песенка спета, — ответил Бруно, — зато нам на голову свалился целый сонм дьяволов.

— Каких именно?

— Жандармов и солдат из Мессины, если не ошибаюсь.

— Что вы собираетесь делать?

— Перебить их как можно больше.

— А затем?

— Затем… подорвать крепость со всеми остальными и с собой в придачу.

Девицы снова закричали.

— Али, — продолжал Паскуале, — отведи этих барышень в подвал и дай им все, что они пожелают, за исключением свечей. Не то они, пожалуй, раньше времени взорвут здание.

Несчастные создания упали на колени.

— Хватит, довольно! — сказал Бруно, топнув ногой. — Прошу слушаться.

Он сказал это таким тоном, что девицы тут же вскочили и без единой жалобы последовали за Али.

— А теперь, командор, — заметил Бруно, когда они вышли, — потушите свечи и сядьте в угол, подальше от пуль. Музыканты прибыли, тарантелла начинается.

Несколько минут спустя вернулся Али, неся на плече четыре ружья одинакового калибра и корзину с патронами. Паскуале Бруно распахнул все окна, чтобы достойно встретить врагов, откуда бы они ни появились. Али взял ружье и собрался встать у одного из окон.

— Нет, дитя мое, — проговорил Паскуале с чисто отеческой нежностью, — нет, это мое дело, только мое. Я не хочу связывать тебя со своей судьбой, не хочу увлекать туда, куда иду сам. Ты молод, ничто еще не помешало тебе следовать по обычному пути. Верь мне, не сходи с тропинки, проторенной людьми.

— Отец, — сказал юноша своим мягким голосом, — почему ты не хочешь, чтобы я защищал тебя, как Лионна? Ты знаешь, у меня нет никого, кроме тебя, и, если ты умрешь, я умру вместе с тобой.

— Нет, Али, нет, если я умру, после меня останется на земле некое тайное и страшное дело, которое я могу поручить только моему сыну. Мой сын должен жить, чтобы сделать то, что ему прикажет отец.

— Хорошо, — сказал Али, — отец повелевает, сын подчиняется.

И, нагнувшись, Али поцеловал руку Паскуале.

— Неужели я ничем не могу тебе помочь, отец? — спросил он.

— Заряжай ружья, — ответил Бруно.

Али приступил к делу.

— А я? — донесся голос из-за угла, где сидел мальтиец.

— Вас, командор, я берегу для другого: вы будете моим парламентером.

В эту минуту Паскуале Бруно увидел, как блеснули ружья другого отряда, что спускался с горы к той оливе, под которой лежало тело Плачидо: было ясно, что солдаты направлялись к условленному месту встречи. Люди, шедшие впереди, наткнулись на труп, и весь отряд окружил покойника, которого невозможно было узнать — так обезобразили его стальные челюсти Лионны. Но, поскольку у этой оливы их обещал ждать Плачидо, поскольку труп лежал там и ни единой живой души не было видно поблизости, вывод напрашивался сам собой: умерший не кто иной, как он. Солдаты поняли, что предательство обнаружено, а следовательно, Бруно начеку. Они остановились, чтобы обсудить, как быть дальше. Паскуале, стоявший в амбразуре окна, следил за каждым их движением. В эту минуту из-за тучи вышла луна и свет упал на Паскуале; кто-то из солдат заметил его и указал своим товарищам; по рядам прокатился крик: «Бандит, бандит!» — и тут же грянул ружейный залп. Несколько пуль попало в Стену, другие, прожужжав над головой того, кому они предназначались, засели в потолочных балках. В ответ Паскуале выстрелил по очереди из четырех ружей, заряженных Али, — четыре человека упали.

Отряд (он был набран не из солдат регулярных войск, а из своего рода национальных гвардейцев, поставленных на охрану дорог) дрогнул, видя, с какой быстротой смерть спешит к нему навстречу. Понадеявшись на предательство Плачидо, солдаты ожидали легкой победы, а вместо этого оказались перед необходимостью начать настоящую осаду. В самом деле, стены маленькой крепости были высоки, ворота прочны, у солдат же не было ничего, чтобы взять ее приступом, — ни приставных лестниц, ни топоров; конечно, можно было убить Паскуале в ту минуту, когда он целился из окна, но для людей, убежденных в неуязвимости противника, успех такого выстрела был более чем сомнителен. Итак, они решили, что следует немедля отойти в безопасное место и обсудить положение; но отряд отступил недостаточно быстро, и Паскуале Бруно успел послать ему вдогонку еще две смертоносные пули.

Видя, что нападение с этой стороны на время отложено, Паскуале перешел к противоположному окну, обращенному к деревне; ружейные выстрелы привлекли внимание первого отряда, и, как только Паскуале появился в амбразуре окна, он был встречен градом пуль; однако та же граничащая с чудом удача уберегла его: право, можно было подумать, что он заколдован; зато ни один его выстрел не пропал даром, о чем Паскуале мог судить по донесшимся до него проклятиям.

С этим отрядом произошло то же, что и с предыдущим: он пришел в смятение; однако, вместо того чтобы обратиться в бегство, солдаты выстроились у стены крепости; из-за этого маневра Бруно мог стрелять по врагам лишь высунувшись наполовину из окна, поэтому он счел бесполезным подвергать себя столь большой опасности, и эта обоюдная осторожность привела к тому, что огонь на время прекратился.

— Ну как, вы отделались от них? — спросил мальтиец. — Можем торжествовать победу?

— Нет еще, — ответил Бруно. — Это всего лишь передышка. Солдаты, наверно, отправились в деревню за лестницами и топорами, и мы скоро услышим о них. Но будьте покойны, — продолжал он, — мы не останемся в долгу; они тоже о нас услышат… Али, принеси-ка бочонок с порохом. За ваше здоровье, командор!

— Что вы собираетесь делать с бочонком? — спросил мальтиец с явным беспокойством.

— Так, пустяки… увидите.

Али вернулся с бочонком в руках.

— Хорошо, — сказал Бруно, — а теперь возьми бурав и просверли в бочонке отверстие.

Али повиновался с покорностью, лучше всяких слов говорившей о его преданности. Паскуале разорвал полотенце, надергал из него ниток, соединил их, густо посыпал порохом, заложил этот самодельный фитиль в бочонок и замазал отверстие влажным порохом, укрепив таким образом фитиль; едва он закончил эти приготовления, как снизу донеслись удары топора: солдаты ломились в ворота крепости.

— Что, разве я плохой пророк? — спросил Бруно.

Он подкатил бочонок к порогу комнаты, откуда начиналась лестница, спускавшаяся во двор, затем вернулся и взял из очага горящую еловую ветвь.

— А, — протянул мальтиец, — начинаю понимать.

— Отец, — сказал Али, — они возвращаются со стороны горы, у них лестница.

Бруно подбежал к окну, из которого стрелял в первый раз, и увидел, что враги в самом деле несут лестницу, необходимую им для осады, и что, стыдясь своего поспешного отступления, идут на приступ не без лихости.