Иван Дроздов - Мать Россия! прости меня, грешного!

Он резко повернулся, вылез из-под одеяла — света в окне не было, а ему спать не хотелось. И он снова принимался за папку — читал всё, не пропуская ни одного листа.

Заснул лишь с рассветом.

Следующий день был воскресенье. Гости и хозяева много ели, суетились на усадьбе и на даче. Борис был сосредоточен на своих думах, не подходил ни к матери, ни к Владимиру, — ждал, когда придёт вечер, все уедут и он вновь останется один.

После обеда он сидел в шезлонге на песчаной поляне у бассейна. И тотчас к нему подошёл Владимир. Борис ждал, что он спросит о впечатлении от записок, но Владимир сбросил рубашку, лёг на песок.

Борис заговорил первым:

— Рассказал бы о чём-нибудь.

— О чём же?

— О чём-нибудь. Я ведь тут один, стосковался по живой человеческой речи.

— С удовольствием, да не знаю, о чём тебе рассказать. И я оторван. Углубился в свой тесный мирок, а жизнь течёт мимо. Где-то идут концерты, кипят страсти на сценах театральных, а мы от утра до вечера не снимаем белых халатов. Тоже прелести нашего века, ритмы современной жизни, стиль и модус.

— Ваш мир — это тоже интересно. Вот теперь гравитационную хирургию осваиваете, может быть, эпоху в медицине открываете.

Владимир сел и мощными руками обхватил колени.

— Прежде ты нашим миром вроде бы не интересовался.

— Тебе обязан, запискам твоим. В свою веру обращаешь. Вижу, и у вас, как у нас в электронике, бурные страсти закипают. Чудится мне, что именно сейчас зачинается какой-то стремительный рывок во всех областях. В науке и технике.

— Да, скальпель, который я держу в руках, уж не кажется мне таким умным и всесильным, как я его понимал в те годы, когда был ассистентом. Меня всё больше терзают сомнения: а уж так ли мы правильно и мудро поступаем, направляя главные усилия на хирургию, на лечение уже развившейся болезни? Не лучше ли побольше сил устремлять на постижение тайн долгой и здоровой жизни, то есть тех условий, при которых болезнь не может возникнуть.

— Профилактика!.. Об этом, кажется, и ваш прародитель древний Гиппократ говорил. Да и нынче все вы дружно повторяете: болезнь легче предупредить, чем вылечить. Дверь-то, по-моему, открыта, чего ж в неё ломиться?

— Дверь-то открыта, да только теоретически. Нам кажется, что она открыта, но ты, попробуй, толкнись в неё — она закрыта наглухо, да ещё и толстенным бревном припёрта. Мы, врачи, только и заняты тем, что искореняем болезни — уже явившиеся на свет, пустившие корни, хронические, застарелые. А всё потому, что варварски относимся к своему организму. Водитель автомобиля нажимает педаль и знает, какое колесико с каким соединяется, какое действо происходит в теле машины, — и в том сила мастера, но наш-то организм посложнее автомобиля; он, наконец, не железный! Почему же человек, опрокидывая в рот стакан за стаканом водку или каждый день посасывая пиво, даже и не представляет, какой разгром совершает в своём теле, какому насилию подвергает каждую из многих миллиардов клеток. Ведь клетка, как ты уже знаешь, 14–17 дней затем напрягается, выводит алкоголь, — и все эти дни она страдает, теряет силы, а её хозяин, наделённый разумом, царь природы, не ждёт эти 17 дней; он через день, а то и каждый день вливает в себя рюмку-другую, или стакан, или два, да ещё в придачу с пивом. И клетка борется, она хоть и маленькая, но великий запас прочности имеет, и если даже погибнет, — если целый клеточный регион в организме выйдет из строя, другие клетки, новые, придут на помощь. Силы восстановятся, и человек снова живёт. И так продолжаются годы. Однако любым усилиям живой природы есть предел. Клетки устают, гибнут, новые на смену не поспевают. В худшем случае человек умирает, в лучшем — попадает хирургу на стол. Жесточайший цирроз печени, холецистит, склероз, камни в почках, инфаркт миокарда… — катастрофам несть числа! Так, скажи на милость, неужели бы человек, понимавший сущность алкоголя и все аспекты его влияния на организм… — неужели бы он с такой же лёгкостью, как теперь, тянулся к водке?..

— Водка имеет силу привыкания.

— Но ведь когда-то человек взял в руки первую рюмку? Ну, а если бы он знал об этом самом привыкании, о всех последствиях, связанных с первой рюмкой? — Если бы детей этому в школе учили?..

— О вреде алкоголя каждый тебе скажет.

— Если бы! А то ведь и жестокий урок получит, и к нам в клинику попадет, а скажешь ему: «Водка — яд, не пей», а он тебе: «Если не спиваться, так и ничего, если стаканчик-другой, то вроде бы и на пользу». Вот ведь как тебе скажет, и не один только простой человек, а и много учёный, и даже состоящий в должности. А частенько и врачи того мнения придерживаются, коньячок от простуды присоветуют.

Качан, улыбаясь, перебил:

— В русском народе есть пословица: умереть сегодня страшно, а когда-нибудь — ничего. Вот это «когда-нибудь» действует и тут. Молодой же парень, — чаще всего, школьник, — принимая из рук товарища первую рюмку, о смерти и вообще-то не думает. И если вы ему скажете: «Друг мой! Если ты будешь пить, то проживёшь меньше на двадцать лет», он вам на это ответит: «Да разве это важно — на двадцать лет жить больше или меньше».

Качан хотя и говорил о школьнике, но выговаривал свои собственные мысли; он ещё недавно именно так и думал. Недавно — не теперь. Нынче же, когда жизнь его не однажды вплотную приближалась к роковой черте и когда могильный холод грозно дохнул ему в лицо — он уже так бесшабашно не думал. Не думал, но говорил по инерции — так говорят «не нюхавшие пороха» юнцы, которым жизнь представляется дорогой в тысячу бесконечных лет.

И друг его словно бы прочитал его тайные мысли:

— Хорохорься Борис, хорохорься; у тебя в запасе остается шанс: гравитационная операция. Почистим тебе кровь — раз, другой, а там видно будет.

Борис сник, опустил глаза. Суровое предостережение вернуло его к печальной действительности, — он вспомнил, что для беспечной бравады у него не было никаких оснований.

Но тут же Владимир несколько ободрил друга:

— Ты знаешь, я собираю материал о жизни мудрых людей из народа, езжу в экспедиции. Поедем со мной на Черкащину.

— Куда? — не понял Борис.

— В Черкасскую область, село Лозоватка. Двадцать шесть человек из этого села живут более девяноста лет. И не где-нибудь в горах Памира или Дагестана, а у нас, в центре Матушки-России. И ведь, наверное, судьба у каждого из них не из легких. Огонь и воду прошли, — вся жизнь в борьбе, труде. А-а?..

— Заманчиво. А что? — я бы поехал. Только с матушкой как?.. Ведь не пустит.

— Ну, это я улажу. Вот только не сразу поедем — поправься маленько, окрепни. Да и у меня сейчас дел много.

Морозов полагал, что идея поездки, подготовка к ней и затем само путешествие явятся для Бориса стимулирующим импульсом, поднимут из глубины организма новые жизнетворные силы.