Михаил Попов - Темные воды Тибра

Вульгат собрал мощные складки на лбу – речь квестора казалась ему слишком витиеватой. Луций Корнелий Сулла говорил о сложном слишком сложно. Заметив это, Сулла упростил свою мысль:

– Дело в том, что Бокх и сам еще не решил, что он сделает завтра.

– Как это? – спросили несколько голосов.

– Если бы он решительно и окончательно взял мою сторону против своего зятя, я бы почувствовал, ощутил. Если бы он решил расплатиться мною за те провинции, что обещает ему Югурта, и решил это полностью и необратимо, мне бы и это стало ясно. – Присутствовавшие изо всех сил старались уследить за всеми поворотами этих размышлений. – Он делает все, чтобы положение осталось прежним, запутанным. Не предпринимает ни одного шага, который мог бы оказаться необратимым. Он испытывает желание угодить мне, и когда он меня видит, это желание становится нестерпимым; когда же перед ним оказывается его зять, он понимает, что готов на все, лишь бы помочь ему.

– Сердце дикаря может лопнуть от трагических сомнений, – нарушая свои собственные правила, прошептал Карма.

– Может быть. И это станет большой неприятностью для нас. Югурта тут же подгребет под себя оба царства. Ему даже не придется очень трудиться. Волукс и так на его стороне. А Оксинта, он вряд ли сможет оказать нам помощь.

– Где он сейчас? – спросил Цион.

– Я отправил его в Рим. Правда, в случае победы Югурты он и там не будет в безопасности.

Установилась тишина. Напряженная, неприятная. Никто Сулле ничего говорить не решался. Сулле пришлось произнести последние слова самому.

– Все решится в последний момент. Может, царя укусит комар, может, он подвернет ногу, может, случайно пролетевшая птица подскажет ему решение. Придется рисковать. Шансы, если разобраться, достаточно велики. Один к одному. Другой возможности попытать судьбу в подобной комбинации у нас может не быть еще очень долго.

Римляне по одному, в полном молчании, вышли из палатки.

Дабар шел последним. Когда он проходил мимо Кармы, тот наклонился к его уху и спросил:

– Скажи, как по-твоему, Бокх суеверен? – Дабар ответил не сразу. Он еще не понял, какую роль играет в свите квестора этот человек со странным лицом. Ничего определенного не было известно о причинах его появления. Окружающие Суллы относились к нему с явной опаской, считая его невольным убийцей своего предшественника. Новенький себя не выпячивал, говорил очень мало и не пытался командовать. – Что же ты молчишь? Ты не знаешь или просто не хочешь говорить?

В голосе нового раба чувствовалась непраздная заинтересованность. Дабар покосился в сторону уходивших.

– Суеверен. И даже очень суеверен. Несмотря на то что он в конфликте со жрецом Мба Лимбой, Бокх считает его шарлатаном – он не стал верить в приметы меньше, чем раньше. Более того, не доверяя жрецам, он сам гадает для себя.

– Сам? – подошел поближе Сулла. Кажется, раб затеял эти вопросы именно по его просьбе.

– Да, дед Бокха происходил из жреческой касты, и нынешний правитель усвоил многие его приемы. Раньше он любил разоблачать ленивых и нерадивых служителей, поведших богослужение или важное гадание не по полному чину или без должного благоговения.

Квестор положил руку на черное плечо нумидийца и устало улыбнулся.

– Спасибо, Дабар.

…Бокх был мрачен и одновременно возбужден, он прохаживался по широкому верблюжьему одеялу, разостланному на вершине холма с той стороны, к которой должен был прибыть со своими всадниками его зять Югурта. От этого одеяла – встреча всех трех действующих лиц драмы должна была произойти именно на нем, ибо оно издревле у свободных мавританцев играло особую символическую роль, – так вот от этого одеяла вниз спускалась неширокая и не очень крутая тропинка. В меру петляя, она пересекала старинную, никем ныне не возделываемую масличную рощу, плотно обступившую холм. В этой роще расположилось до трех сотен всадников, составляющих личную охрану Бокха. Это были в основном выкупленные рабы, прощенные преступники, дальние родственники из обедневших кланов и купленные на кипрских рынках рабы. Эта пестрая и неплохо, даже по римским меркам, вышколенная стая подчинялась только царю, только из его рук получала деньги и приказы. Никто из других влиятельных людей царства не имел в этой многонациональной, полузвериной среде никакого влияния.

Сулла не удивился, что для задуманного дела царь решил использовать своих Непобедимых. Любая другая часть его войска могла бы впасть в опасные сомнения в тот момент, когда получила бы приказ напасть на царя нумидийцев и пленить его. Таким образом, приведя сюда, к холму, свою гвардию, Бокх косвенным образом подтверждал данные римлянину обязательства. Но если вдуматься, что стоят эти косвенные подтверждения за сто миль от Цирты? С таким же успехом эта банда может наброситься и на него, римского квестора.

Несмотря на то что мысли, коим предавался Луций Корнелий Сулла, были далеко не благодушными, лицо его оставалось спокойным.

Бокх, абсолютно ничем не рисковавший ни при одном, ни при другом развитии событий, нервничал.

– До полудня еще далеко, ты напрасно прервал свою трапезу, – сказал Сулла мавританскому повелителю. Тот непрерывно шагал по ковру в своих роскошных, расшитых черным жемчугом сапогах.

Царь буркнул в ответ что-то не слишком дружелюбное.

Сулла отошел на самый край площадки на вершине холма и встал там, как будто залюбовался видом. Вид между тем был не слишком привлекателен. Мутноватый ручей, огибавший холм, в эту пору почти пересох. Много лет не видевшие ухода масличные деревья превратились в полузасохший диковатый кустарник. У развалин масличного жома, громоздившегося в излучине ручья, Сулла увидел Марка Карму, тот, заметив, что на него обратили внимание, сделал условный знак. Сулла хотел удовлетворенно кивнуть, но сдержался.

Между тем за спиной у него произошли какие-то события. Бокх о чем-то шептался с одним из своих телохранителей. Громадный, с гривой волос, заплетенных в тонкие косички, в звероподобном ливийском панцире с наляпанными на него железными пластинами, телохранитель протягивал что-то лежавшее на ладони своему повелителю.

Осторожно оглянувшись, царь взял предлагаемую вещь, взвесил в своей ладони, в фигуре его появилось дополнительное напряжение, он, похоже, начал суетиться.

Сулла сделал по направлению к нему несколько шагов, собираясь задать какой-нибудь пустячный вопрос. Рука царя плотно сжалась, в глазах появились отрешенность и недоверие.

Сулла решил сделать вид, что ничего не заметил. Он спросил, можно ли его рабу, который стоит вон там, у развалин масличного жома, подняться сюда.

Бокх поглядел вверх, на солнце, и прохрипел: