Михаил Попов - Темные воды Тибра

– А что же Элия?

– Как только я «выжил», бросился к ней. И знаешь, что я там застал?

– Она изменила тебе?

– Да, и с кем, с маленьким гаденышем из группы мимов, поганой, омерзительной обезьяной, которая всегда завидовала мне и вредила! В моем сердце появилась саднящая боль. Я не мог больше смотреть на женщин как на человеческие существа. Я повзрослел на тысячу лет. Я стал холоден и удачлив. Меня стали бояться и уважать, и я двигался вперед – от успеха к успеху…

– Пока наш уважаемый артист, друг Росция, Тигеллина и прочих мастеров… Лже-Сулла усмехнулся.

– Я не забыл своих старых пристрастий, как только у меня появились деньги, я тратил их на развлечения в кругу актеров, кифаристок, мимов и акробатов. По-моему, у этих людей самое правильное представление о нашем мире. Боги играют с миром, актеры играют с людьми. Причем приемы, вынесенные еще из школы незабвенного Мурены, а потом отточенные при общении с такими гениями, как Росций, помогли мне в делах политических. Только тот, кто не воспринимает всерьез судьбы государства, способен принести ему пользу. Это не парадокс, это правда. Выигрывает игрок, которому наплевать на результат. – Настоящий Сулла допил вино и пьяно огляделся в поисках нового кувшина, но даже ему было понятно, что слугу звать нельзя – для такого разговора и так слишком много народа. – А потом появился он. – Сулла, опьяневший, омерзительно поклонился. – До сих пор удивляюсь, как ему удалось выжить. То ли вода Тибра оказалась целебной, то ли он в самом деле отыскал какое-то святилище, где обитало божество, обладающее даром Асклепия-исцелителя.

– Он даже не показал это место? – спросила Валерия.

– Нет, он хранит его как главную свою тайну. У него вообще немало тайн. Он так и не объяснил мне, где пропадал пятнадцать лет с момента нашего расставания на ночном берегу реки до воссоединения в Цирте в Африке.

Сулла-Карма протестующе помахал пальцем.

– Объяснил. Я получил исцеление в обмен на клятву, что никогда не буду претендовать на величие в этом мире, что только согласившись на роль раба – выживу.

– Странная клятва, – сказала Валерия, глядя на бывшего своего раба еще более неприязненно.

– Боги часто капризны, Валерия, – хихикнул настоящий Сулла, – вспомни, какое заклятие они наложили на твоего мужа. А что касается всех этих лет, когда я жил сам по себе, я скитался, неужели не понятно? И внимательно следил за карьерой голубоглазого авантюриста, с коим обменялся местами в этом мире. По правде сказать, я был уверен, что у него ничего не получится, слишком много препятствий было у него на пути. А в делах такого рода мелкие преграды подчас опаснее крупных. Могла что-то заподозрить моя слепая нянька, мог явиться из дальних странствий какой-нибудь родственник, видевший меня маленьким и запомнивший, например, расположение моих родимых пятен. Кто-то из соседей мог выжить… Словом, если рассуждать здраво, самозванец, вот этот голубоглазый северянин, называющий себя странным именем Диокл, был обречен. Когда же я услыхал, что ему удалось проскочить мимо всех Сцилл и Харибд, удалось миновать все мелкие рогатки и хитрые уловки судьбы, я понял, что это человек незаурядный и в будущем из него может что-нибудь получиться. Я дождался, когда он получит свой первый значительный пост – квестора в армии Мария, и приблизился.

Сулла-Карма чему-то блаженно улыбался, то ли приятным воспоминаниям, то ли удивляясь благодатному действию вина.

Супруги смотрели на него с одинаковой неприязнью, однако вынашивая на его счет разные мысли. Валерия думала, что удобнее всего будет отравить его, подсыпать что-нибудь в вино. Супруг склонялся к мысли, что утопить эту обезьяну гораздо надежнее.

– Я кружил вокруг него, но что-то меня удерживало, я таскался за ним, но не приближался. Я хотел понять, не сделался ли он обыкновенным, настоящим римлянином, таким, знаете ли, стандартным служакой, для которого добрая слава много важней прижизненных удовольствий. Как ни странно, в нашем вконец развращенном отечестве такого народу предостаточно. Рядом с подобным Суллой мне было бы нечего делать. По многим причинам. Во-первых, он бы меня просто убил, ибо, лишенный воображения, увидел бы во мне одну лишь опасность для своего положения. Смерть его не входила в мои планы.

Он снова хихикнул, но как-то непьяно, слишком осмысленно.

– Мне хотелось увидеть того, прежнего Диокла – безродного, но жизнелюбивого комедианта, голодного раба, для которого вся слава Рима – пустой звук, игрушка вроде этой кости. – Он продемонстрировал свою беспроигрышную игрушку. – Рядом с таким человеком жизнь приобрела бы для меня высший из достижимых смыслов, если вы только можете меня понять. Дав обет не претендовать на свое прежнее звание под угрозой быстрой смерти, я хотел жить жизнью, которую могло мне дать мое прежнее звание. Присутствовать при исторических делах и дергать в решающие моменты за веревочки. И я пришел к нему, к этому голубоглазому. И застал на распутье. Он не знал, кем ему стать – окончательно ли погрязнуть в тупых римских латах или воспарить обнаженным, независимым духом бесконечной и неистребимой игры.

– Не воображаешь ли ты, что оказал на меня какое-то влияние?

– Не только воображаю, но и утверждаю, что подтолкнул тебя к решающему выбору. О, я тоже рисковал. Ты мог испугаться. Это был как бы вторичный подлог, сначала ты занял место Суллы, а теперь Сулла должен был занять место тайного вершителя судеб. Соблазн был велик, и ты перед соблазном, хвала богам, не устоял. Я зарезал твоего верного друга, а ты даже пальцем не шевельнул, чтобы за него отомстить. Как только ты понял величину и блеск новых возможностей, ты сбросил свое старое оперение и с легкостью взлетел. Ты оказался поразительно талантливым учеником, в иные моменты я сам бывал поражен твоими шагами и поворотами твоего ума. Имей я сам возможность быть на месте Суллы, на своем законном месте, я не сделал бы лучше, до многого бы не додумался, не проявил бы столько изворотливости, хитрости и ума. Единственным моим правильным шагом в жизни было сделать ставку на тебя, и она себя оправдала. – Наступила короткая пауза. – Я прожил жизнь, о которой не мог даже помечтать. – Вдруг торопливая стариковская слеза пробежала по извилистому каналу морщины, рассекавшей правую щеку.

– А теперь ты что же, решил умереть?

Обезьяноподобный внимательно и серьезно посмотрел на голубоглазого.

– Ирония помогла тебе сделаться величайшим из римлян, но ты должен чувствовать те моменты, когда она неуместна. Да, в известной мере я расстаюсь с миром, в котором жил. Я покидаю тебя. Завтра же меня здесь не будет. Куда направлюсь, еще не решил, кем сделаюсь – не представляю себе, ибо я ничего не умею, кроме как быть рабом у повелителя Рима. Служить овощеводу я не в состоянии, нет нужных навыков.